Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Я из штаба Махно. Привез срочное заявление. Вот справка, — и показал писульку с печатью.

Смуглый усатый хлопец с печальными глазами повертел ее, сказал:

— У нас, брат, строго. Один делегат от трех тысяч. Секёшь? Немцы-колонисты прислали Вальтера. Знаком?

— Нет, конечно, — ответил Сеня, сдержав улыбку. Простодушие хлопца вызывало умиление.

— Так вот. Раз в колонии обходятся без пролетариата, Вальтера из зала вытурили. Секёшь?

— На все сто, — вежливо согласился Миргородский.

— А Батьке Махно мы послали приветствие. Потому проходи, — разрешил дежурный.

По широкой гранитной лестнице Семен поднялся на второй этаж. Навстречу, споря, шли делегаты.

— Перерыв? — обрадовался гость.

— Мы в знак протеста, — мрачно озвался один из них. — Не признают, видите ли, диктатуры. Анархия им слаще. Советское правительство Украины для них незаконное, видите ли, не избрано народом.

Миргородский догадался, что это большевики. В зале было поменьше делегатов, чем в Гуляй-Поле, но прения шли тоже жаркие.

— Бытьё давит на шкуру, — говорили с трибуны. — Нет ни живого, ни мертвого инвентаря. Хоть плачь, а нужна коммуна!

— А мы категорически против золотопогонников, как в красной России. Хохлов не пускали в генералы.

— Никаких коммун, и землю давай по числу едоков. На одного — две с половиной десятины. Корова или три овцы — на пять ртов. Даром!

— Долой всесильную чеку!

«Туго придется большевичкам, — решил Сеня. — Не достанут нас. Будут воевать со всей Украиной». В конце заседания по записочке ему дали слово.

— Здесь меня обвинили в воровстве. Считаю это оскорбительным и для себя лично, и для повстанческой армии. Не сплю уже третьи сутки! — соврал Сеня. Голос его дрожал. Темные воловьи глаза блестели.

— Та цэ ж нэ вин! — крикнули из зала.

— Простите, я не просто вор, как тут подло объявили, но теперь уже и не я. Вы что, в самом деле? Цирк устроили!

— Не он украл. Другой! — шумели. — То наш Миргородский, из села Веселое!

— А-а, садитесь, — сказал председательствующий. — Это не вы. Ошибочка!

Делегаты хохотали.

Вечером Семен нашел эшелоны с мукой и укатил в Россию.

Приказ № 18

по войскам группы Харьковского направления

21 февраля 1919 года

— Из частей, находящихся под командованием т. Дыбенко, Григорьева и Махно, образовать одну стрелковую дивизию, которой впредь именоваться 1-й Заднепровской Украинской советской. Начальником назначается т. Дыбенко П. Е.

— Из отрядов атамана Григорьева образовать 1-ю бригаду.

— Из отрядов Северной Таврии 2-ю бригаду.

— Из отрядов Махно 3-ю бригаду.

Вне очереди

…Сообщают подробности о зверствах петлюровских войск в Василькове. Обнаружено 103 трупа: 47 евреев, остальные рабочие и крестьяне.

— Чэпэ, товарищ комдив! — доложил помощник, войдя к Дыбенко. — Отряд, что мы послали на усмирение батьки Правды, переметнулся на его сторону!

Штаб Заднепровской дивизии располагался уже в Александровске, в здании банка. Отсюда ближе к Крыму, прямая железнодорожная ветка, и к Донбассу.

— Кто у нас под рукой? — Дыбенко в ярости вскочил из-за стола: приходилось командовать еще и самой надежной второй бригадой, которая пробивалась к Перекопу. А тут эти дурацкие батьки!

— Сейчас неделя военного обучения, — отвечал помощник, — и рубаки на полевых занятиях.

— Поднимай в ружье инженерный батальон, — приказал начдив.

Помощник, звали его Андрей Кармазь, тот самый, что прятался с гайдамаками на острове Голодай, хорунжий, остро споривший с Махно, — поскакал выполнять.

Вскоре они отправились в сторону Орехова. Начальство впереди на броневике. Нагнув голову, Павел Ефимович сурово смотрел через лобовое стекло на заснеженные поля, что однообразно поднимались, так же полого опускались, и ему, северянину, было скучно. Не за что зацепиться взгляду. Пустынная земля: ни темной елочки тебе, ни белой березы, ни крутой горки. Такие же тут и люди.

Вроде сог лашаются со всем, что им говоришь, мягко стелют, степняки, а сами норовят исподтишка грызонуть побольнее!

— Будем косить? — лукаво поинтересовался Андрей. На самом деле ему было жаль глупых и наглых земляков-соратников.

— Не в рот же им заглядывать, — басил Дыбенко возмущенно. — Это разве свобода? Грабеж среди бела дня! Ух, красноносые батьки! Мы, правда, обещали им жалование, а не дали. Харьков, Москва задерживают. Сулили обмундирование — нет. Лошадей — нет. Так что же, разбоем заниматься?