Виктор Ахинько - Нестор Махно

— А где им взять? — смело налег помощник.

Он нисколько не опасался начдива. Вместе шли из Курска. Перед тем Кармазь послужил в державной варте небольшого местечка, пока комендант не издал распоряжение: «Запрещается больше трех человек стоять на улице и производить разговоры, гулять по Днестру, ловить рыбу и стирать белье». Андрей ринулся в Киев, приветствовал Директорию, мерз на парадах Петлюры и подрался с бунчужным, который призывал «быть жыдив и кацапив». Кармазя арестовали. Он бежал, попал в Харьков к полковнику Болбочану. Как раз прибыли на съезд крестьяне, их приказали разогнать. Андрей заерепенился (сколько били — всё не впрок). Пришлось снова удирать. А там уже был Курск, Дыбенко подбирал отчаянную команду. Они и спутались.

— Где взять, где взять? — недовольно ворчал начдив. Он ценил помощника за прямоту, неудержимость в бою и кавалерийское искусство. Таких рубак мало было в матросском отряде. Павел Ефимович продолжал: — Хай добывают у Ерага, из дому несут. Нет, им подавай на блюдечке. Я сам, небось, хохол, знаю.

— Цэ нэ зовсим так, — возразил Кармазь. — В отличие от русака, хохол свое не отдаст, но и чужое никогда не возьмет.

— Хай будэ по-твоему. Но чекистов они прищучили, продотрядовцев порешили. Среди тех, согласен, тоже есть негодяи, но это уж не батькам решать.

Андрей хотел брякнуть, что, может, грабительская политика виновата, но сдержался. Да и большак, по которому ехали, раздвоился.

— Куда теперь? — спросил Дыбенко.

— Прямо. В Жеребец и прикатим, — помощник не раз убеждался, что командир любит прямоту. А она часто — родная сестра жестокости.

Село Жеребец далеко раскинулось по дороге, и, пока искали военкома, батько Правда с хлопцами смотался. Дыбенко кинулся вдогонку. Снег мешал броневику развить скорость, но все-таки задних настигли и покосили. Те ли это, что расправлялись с чекистами, или посторонние — некогда было разбираться.

Стотысячный Мариуполь — второй после Одессы южный порт — тревожно спал в легком предутреннем мареве, что поднималось от Азовского моря, от сырых мартовских полей. Уже неделю вокруг шастали многочисленные банды. Говорили, что это голь перекатная: какие-то махновцы задрипанные или красные казачишки с Дона, может, и алчные крестьяне из близлежащих сел. Одна сатана — грабить жаждут!

Но защита от них была, слава Богу, крепкая. На окраинах окопался полк добровольцев. Им помогали французы со своей эскадрой и батальон чехословаков. Кроме того, на станции Сартана, что в семнадцати верстах от города, закрепился драгунский полк с бронепоездом. Этих сил, казалось, вполне достаточно, и два наскока уже отбили.

Впрочем, на базаре, весьма жалком, но шумевшем даже в столь смутное время, случилось мелкое происшествие. Продавец мыла сказал:

— И когда эти сволочи сгинут?

Стоявшая рядом жена каталя металлургического завода «Русский провиданс» попросила уточнить:

— Какие именно? — ее милый за недавнюю забастовку и попытку восстания был посажен в тюрьму вместе с товарищами.

— Да как их… махновцы, что ли.

— А может, они освободить нас хотят? — простодушно вскрикнула жена каталя.

— Ах ты ж сука! — возмутился продавец мыла. — Держите ее! Это красная шпионка!

Стоявшие тут же и слышавшие перепалку портовые грузчики набросились на него с кулаками. В суматохе жена каталя убежала…

Ни о чем подобном не подозревая (он вообще неважно знал жизнь города), Василий Куриленко в предрассветной серости вел свой полк на захват железнодорожной станции Сартана. Шли в полный рост. Под ногами чмокала раскисшая от дождей и снега земля. Кадеты пока молчали. Василий вспомнил совещание, на которое накануне приехал сам Батько Махно.

— Мы должны были ухватить этот клятый Мариуполь трое суток тому, — с укором сказал он, шевеля плечами длинные волосы. — Возимся, как жуки под навозным шариком. Но возьмем, и только! Война, по моему разумению, не просто бах-бах. Жестокая игра. Кто кого перехитрит, тоньше рассчитает все ходы и выходы. Есть у тебя коварный план, Куриленко?

Сидели в просторной светлице. Рядом с Батькой — новый начальник полевого штаба Яков Озеров, вроде присланный Дыбенко. Есаул царской армии с покалеченной правой рукой. Он сменил Алексея Чубенко, занятого «дипломатическими» разъездами. Озеров, говорили, назубок знал военное дело и был строг до жестокости, не боясь получить пулю в спину. Справа от Василия склонился над картою Тахтамышев, возглавлявший повстанцев из окрестных сел, в основном греческую братву. Около него примостился Лев Шнейдер — командир батареи, тот самый, как слышал Куриленко, что год назад поснимал с пушек панорамы и был приговорен махновцами к расстрелу, но сумевший оправдаться и кровью доказавший преданность анархизму и лично Батьке.