Виктор Ахинько - Нестор Махно

— Нас всегда защитят! Да и мы не лыком шиты, — убеждал соседа Маркусов. Лица его Гизо не видел, лишь ощущал теплый пар изо рта собеседника. — Вон сколько этих австрийцев кругом. Они прекрасно вооружены. А дисциплина…

В сырости и темноте послышались неясные, чавкающие звуки, вроде кто-то подъехал, или показалось. Но нет, действительно уже стучали в ворота, и собаки залаяли. Гизо с Маркусовым достали револьверы, пошли к ограде.

— Эй, кто там шебуршит? Отворяй! — донесся грубый голос.

— Что надо? — спросил Гизо.

— Не вздумай бабахнуть, — предупредили с улицы. — Нас много.

Как бы подтверждая это, заржали лошади. Они чуяли тепло, корм.

— Спустите собак, — шепотом посоветовал Маркусов. — Потом откроем.

Гизо ушел.

— Эй, за забором! Дождетесь, что сами ворвемся. Хуже будет! — угрожали неизвестные. Маркусов был не робкого десятка. Вернулся с фронта майором, хорошо владел стрелковым оружием, но сейчас призадумался: «Сколько их там, бандитов, и что мы вдвоем можем сделать?»

Род Маркусова тоже известен в этих краях. Его предок — Эммануил Марк приехал сюда вместе с прадедом Гизо, но, в отличие от француза, купил землю, и не где-нибудь — в самом тороватом, историческом месте, называемом Павло-Кичкас. Именно здесь переплывали Днепр скифы, греки, татарские орды, теперь же стоит ажурный Кичкасский мост, а возле него балка Маркусова. Так перевирали их фамилию местные дядьки. Оно и к лучшему, звучит вполне по-русски.

Прибежали узкоголовые борзые, стали радостно тыкаться влажными носами в руки, ноги. Появился и Генрих в сопровождении арендаторов, прислуги, открыл ворота. Конные въехали, трое спешились. Один спросил нагло:

— Кто тут главный?

— Я. Гизо. Это мое поместье.

— Убери собак. Эй, Грыцько, скакай до батька, доложи, шо пиймалы якогось Гизо чи Пузо. Живо!

— Как это понимать? — возмутился хозяин. С ним никто и никогда не позволял себе такого тона.

— А счас узнаешь. Если в имении засада — прикончим всех на месте!

Гизо сжимал в кармане холодную рукоять револьвера, прикидывал: «Пострелять нахалов и быстро убрать. Но один уехал. Приведет шайку. А в доме жена, внуки. Нет. Нельзя рисковать. Посмотрим». Не озывался и Маркусов.

Вскоре послышался топот, окрики. Ни о чем не спрашивая и не боясь, в ворота въезжали верховые, за ними рессорные дрожки, подводы. При виде их собаки притихли, жались к ногам хозяина. Он похолодел: «Да их не шайка — эскадрон с обозом!»

— Все постройки проверить! — приказывал кто-то невидимый. — Помещика сюда. Лампу давайте!

— Ось воны, Батько. Ждуть, голубочкы, — тот, что прибыл первым, толкнул Гизо и Маркусова к рессорной бричке. Она подкатила к крыльцу. Вынесли две лампы. Теперь Генрих рассмотрел, что командует небольшой мужичок. Он взошел на ступеньки. Другие шумно спрыгивали с коней.

— Обыскать! — велел мужичок.

Помещиков облапили, отобрали револьверы.

— А у этого какая-то бумага. Не-е, фотка! — обрадовался погорелец-разведчик. — Дывысь, Батько!

Карточку поднесли к лампе.

— Да это же Щусь! — воскликнул тот, которого называли «батько». — Находка так находка. Федор, ану марш сюда!

Гизо чуть не вскрикнул. В желтом свете лампы он узнал того матроса, «славянский тип», что был изображен на фотографии.

— Где взял? — подступил к помещику Щусь. Из-под шапки у него выбивался буйный чуб.

— Подарили близкие знакомые вашего отца.

— Врешь, гад! Она единственная и висела у моей матери!

— Простите, — Гизо покаянно наклонил голову. — Я был в Дибривках, в доме вашей матери. Зная вас как бесстрашного партизана, решил снять со стены на память.

— Постой, так ты находился там во время боя? — заинтересовался Махно.

— Хай расскажет. Послухаем, — в один голос потребовали Марченко и Лютый. Им, а также хлопцам из Дибровок не терпелось узнать подробности сожжения села. Они как раз и направлялись туда с этой целью, да по пути попалось имение Гизо. Чистая, как говорится, случайность.

Но послушать не удалось. Федор Щусь набросился на помещика, ударил его в лицо, пытался повалить. Гизо с трудом вырвался и и кинулся прочь, чувствуя, что это — конец. Расплата. За ту далекую Варфоломеевскую ночь. Его поймали, принялись бить, но выручили борзые. Они стали рвать преследователей. Кто-то выстрелил. Собака жалобно взвыла. Помещик юркнул в амбар, на лестницу. Его схватили за ноги, сопя стащили. Он опять увернулся, завопил:

— Я мирный француз! Не сбейте! По какому праву?

В этой жуткой украинской ночи, однако, никто никакого права не признавал. Озверевшие люди и собаки, рыча, гонялись за беспомощным хозяином. Одни стремились его поймать, другие — спасти. В погоню включились и те, кто здесь жил, арендовал землю. Они надеялись на лакомый кус, когда будут делить имение.