Виктор Ахинько - Нестор Махно

Махно вышел на улицу. Близился рассвет. Бойцы вповалку, мертвецки спали во дворе, другие свежевали к завтраку барского бычка.

— А Дибривки все горят, Батько, — сказал Петр Петренко с нескрываемой горечью. Нестор угрюмо кивнул и, не ответив, нашел Тину, и они отправились спать…

Разбудил его Пантелей Каретник.

— Мои разведчики немцев поймали. Из колонии Мариенталь. Допросишь?

Махно со сна не мог понять, зачем его потревожили. Болела рука, грудь, всё тело. Как-то нехорошо было, муторно.

— Все-таки немцы, — растолковывал Пантелей. — Мы же австрийцев отпускали.

— И этих гоните в шею!

— Да у них браунинг был. Возьми, послухай их, — не отставал Каретник.

Нестор нехотя согласился и вышел к ним в форме офицера.

— Почему разъезжаете с оружием, бандиты?

— Мы, наоборот, хотели побить их, этого Махно и Щуся!

— Удалось?

— Нет. Зато бунтарское село сожгли.

Нестор сорвал погоны со своих плеч.

— Вот кого вы ловили!

Это мгновенное превращение, означавшее верную смерть, потрясло немцев. Что же имеет ценность на дикой славянской земле? Кто тут прав, кто виноват? Не жизнь, а кошмарный бал сатаны! Не долго думая, колонисты упали на колени.

— Товарищ… Махно, мы… пойдем с вами. Будем служить! — взмолился один из них, продолжая вынужденный маскарад.

Нестор чуть не взвыл от безнадежности. «Ничтожества! Если бравые немцы, знающие себе цену, так легко падают, предают. Если барин… Где я живу? Какая воля?» Дальше не хотелось и думать. Он схватился за голову и выскочил во двор.

С рассветом над Больше-Михайловкой поднимались к небу черные клубы дыма. «Чем же мои хлопцы лучше? — лихорадочно пытался найти ответ Махно, переступая через спящих. — Вот этот или этот. Отрекутся от меня, от всего на свете. Ради чего же пожар? Ужасный дым! Кому, зачем?» Ответа не было. Нестор выхватил из кармана отобранный у колонистов браунинг, ощутил его холодное дуло у виска и нажал на курок. Осечка! «Если всё так ничтожно и бессмысленно: революция с пустыми надеждами, грабеж-дележ богатых и бутырская маята, Настенька с преданной любовью и бесприютная девочка Тина, и падающие на колени — зачем это? И ты тоже! Куда заведешь? Один дым. Всю Украину… спалить?»

Думать так было невыносимо, и слезы бежали по щекам Нестора. Тлен! Всё тлен. Ему померещилось, к к стрелял себя Саша Семенюта в доме, подожженном полицией. Желтые языки пламени. Как он жаждал добра бедным хлеборобам! И что же изменилось в Божьем мире после этого? «Мы загубили… за предательство… семеновского священника, самого слугу Его, — мерекал Махно, оказавшись уже под навесом, в углу, заплетенном паутиной, — и ничего с нами не случилось. Что же может измениться? Кому свобода? Этим сухим комахам? На коленях? А кто не падает? Где? На станции Дно? На острове Голодай?»

Мысли путались. «Эх, Василек, первенец мой. Кто унес чистейшего? По чьему… милосердному праву? Может ли оно… после этого… являться в наш поганый мир?» Нестор поцеловал браунинг, снова поднес к виску. Закрыл глаза — тьма. Тут она… и там. Осечка! Увертливое сознание шепнуло: «Нет разницы… где быть». Он ухватился за эту соломинку, вышел во двор.

Бойцы уже топтались у котла с завтраком, потирали руки. Кто-то хохотал. А за ними, над крышами и деревьями, разгорался новый день. Махно смотрел вокруг и ничего не признавал. Вроде всё это было давным-давно. И вот опять. Хлопцы, потирающие руки, котел, дым, утро — не настоящие, повторные, чужие.

Он покусал нижнюю губу, присел на обрубок акации. «Если так, — думалось, — то и я — не я. Глупость!» Дрожь во всем теле утихла, но холод, что проник в сердце еще в камере смертников, не рассеивался, словно бы его поддували. «Ладно, — сказал себе Махно. — Хватит комедий. Всё! Иди!»

Уходя подальше от Дибривского леса, отряд направился в греческое село Комарь. Варта оттуда загодя сбежала. Созвали митинг, однако крестьяне отмалчивались. «Кто сегодня не сулит золотых гор? И куда оно всё ниже клонится?» — вздыхали бабы с мужиками. К повстанцам присоединились только два бедовых хлопца. То же повторилось в татарском селе Богатырь и в еще одном греческом — Большом Янисоле.

— Крысы подпольные, — тихо говорил Нестор Семену Каретнику. — Их жмут, а они прячутся, пока жареный петух не клюнет в самую ж…!

Дальше ехали вдоль притока Волчьей с редким названием Мокрые Ялы. Издали приметили крылья ветряной мельницы.

— Это Времьевка, — определил Петр Петренко, скупо улыбаясь. — Богатенько ютятся, да и пашут как черти. Здешний злыдень в России за кулака сойдет. Невеста у меня была отсюда. Глаза — вишанки!