Виктор Ахинько - Нестор Махно

Потом попросил жену в сени, зашептал:

— Кость раздроблена. Я… все, что мог. Но, Андреевна, срочно нужна операция, стерильные условия. Иначе… Сами понимаете… В город бы…

— Заражения не будет? — протрубил над ухом Зиньковский, тоже вышедший в сени.

— Ну что вы? Ручаюсь! — запротестовал врач. — Но повторяю: срочно оперировать. Обоих.

— Гляди! — предупредил начальник личной охраны Батьки.

Доктор поспешно собрал нехитрый инструмент.

— Скоро буду, — пообещал, уходя.

— Как же это случилось? — спросила Галина. В ее тоне Зиньковский уловил скрытую угрозу: дескать, что же ты, горе-охранник, не уберег их? А она не просто жена Нестора Ивановича — его глаза и уши в новой контрразведке!

— Выехали мы за село в тумане, — горячо зашептал Лев. — Батько с Куриленко возглавили бригаду кавалерии. Где-то недалеко находились красные. Разведка всю ночь их прощупывала. А они, падлы, вынырнули прямо под носом. Ни зги же! Ту-ту-ту слышим. Глядь, а Батько валится из седла. Я его подхватил. Хлопцы орут, что и Василий ранен. Кавалерия кинулась и порубала тех пулеметчиков.

— Что ж вы его не заслонили? — еще строже спросила Галина.

— Он же как ртуть, Андреевна! Был вот под рукой — и нет.

— Э-эх, телохранители. Гаврюша берёг. А вы! Где хирурга взять?

Зиньковский, лысый после тифа, высокий, плечистый, виновато сутулился.

— Ищите хоть под землей! — гневно велела Галина и пошла в хату.

Ни в этот день, однако, ни на следующий хирурга не нашли. Армия — почти двадцать тысяч штыков и сабель — уничтожила Чаплинскую группу и уходила подальше от красных и белых. Лев выяснил, что хорошая больница есть лишь в Старобельске, что севернее Луганска. Но городок заняли через пять дней после ранения Махно, и только тогда местные хирурги сделали операции Батьке и Василию. Ходить они, конечно, не могли, надолго выбыли из строя.

Галина взяла в больнице все, что необходимо, и стала медсестрой и нянькой, заботливой, как несостоявшаяся мать. Неистовые мужики, Нестор и Вася, лишившись подвижности, вели себя порой по-детски: капризничали, стеснялись ночного горшка. Она угождала им, а то и покрикивала. Потом, где-нибудь в уголке, чтоб никто не видел, плакала.

Ей было горько, что так обделена судьбой. Муж, ниже ее ростом, часто усталый и раздраженный, не вызывал в ней того постельного восторга, о котором мечталось. Походная кутерьма, чужие кровати, хаты, торопливость и настороженность тоже не располагали к нежностям. Даже простыни, одеяла, что возили с собой, не всегда удавалось постирать, просушить, и, ложась спать, чистюля Галина брезговала, поеживалась. Она не могла забыть, как выкинула недоноска и оставила взятого чужого ребенка, как чуть не попала с Феней в плен и потеряла дневник. «Что за коловерть? — думалось. — И когда кончится? Ну когда же, Господи?»

Иногда ее и раненых развлекал начальник лазаретов батько Правда. Подъезжал на двуколке и, поднявшись на своих культях, говорил:

— Ось тэпэр будэтэ знать, як воно. Ничего, хлопци, пока есть голова — жить можно.

— А если и ее потеряем, что тогда? — спрашивали больные.

— Тоди и чарку вжэ нэ выпьеш! — отвечал Правда с большим сожалением.

Какой-нибудь раненый озорник, прищурив глаз, пытался сбить его с панталыку:

— Что ты скажешь, Правда, про нашего Батьку? Вечный он или нет?

Махно поднимал голову и тоже прислушивался.

— Нэ треба, ха-ха-ха, я всэ-э знаю! — усмехался калека. Он за словом в карман не лез. — Нэстор Иванович характэрнык. Цэ вам нэ тру-ля-ля. Таки козакы раньше руками ядра ловили. Ясно?

— Не юли, Правда. Режь всю матку! — требовал озорник.

— Якшо вжэ так хочетэ, то скажу вэлыкый сэкрэт. Есть така пуля и для характэрника — сэрэбряна. Мало того. Над нэю трэба прочытать двенадцать литургий! Ота достанэ. Та хто ж ту пулю бачыв? Ты, можэ, ротозей?

— Нет, я чув, як над ухом пела! — хохотал озорник, и всем было чуток веселее.

Ехали уже по пыльным донским степям. Взяли узловую станцию Миллерово и углубились в станицы. Войском руководил Семен Каретник. Вместе с начальником штаба Виктором Билашом он часто навещал раненых, советовался, куда идти. Было очевидно, что, разрушая тылы красных, взрывая железные дороги, повстанцы расчищают путь на север барону Врангелю. А что делать? Кремлевские вожди ведь не просят помощи, хотя поляки, говорят, гонят их в три шеи. Комиссары о союзе даже не заикались. Нет, молчат, спесивцы.

Галина не вникала в тонкости большой политики. Однако намеки Билаша на то, что армии стали тесны проселочные дороги, что пора бы и отдохнуть, осмотреться, были близки жене Батьки. Хватит колесить по степям, нужно подлечиться. Нестор не возражал. Рессорная тачанка смягчала тряску, но раздробленная нога все равно ныла, не так срасталась, что ли. Полегче было лишь на привалах.