Виктор Ахинько - Нестор Махно

Но пулеметчики Фомы Кожина и без того уже заняли всю околицу. Созвали митинг, и часть рядового воинства атамана перешла на сторону Батьки. Тех же, кто не захотел, с миром отпустили по домам. Потрясенные и униженные, они забили камнями своего казначея и штабиста.

С ближайшей станции была срочно передана телеграмма:

Всем, всем, всем! Копия — Москва, Кремль.

Нами убит известный атаман Григорьев.

Поскольку время шебутное и могли запросто перепутать, кто же с кем расправился, то была отправлена и более пространная депеша:

Считаю убийство атамана Григорьева 27 июля 1919 г. в селе Сентово Александрийского уезда Херсонской губернии… необходимым фактом истории, ибо политика, действия и намерения его были контрреволюционными. Что доказывают еврейские погромы и вооружение кулаков.

Через широкий Днепр, у Малой Лепетихи, ползал паромчик. Его осаждали остатки бежавшей из Крыма армии Дыбенко, повстанцы Приазовья, бывшие махновцы. Здесь скопились тысячи тачанок, подвод с домашним скарбом, оружием, женщинами, детьми, какие-то матросы, волы, даже верблюды, кавалеристы, пушки, броневики. Настоящее столпотворение, невиданное тут, наверно, со времен татарских набегов, и всё это стремилось поскорее перебраться на спасительный правый берег. Из-за холмов вот-вот могли нагрянуть белые с шашками наголо. Где они — никто не ведал: ни разведки, ни боевого охранения не было и в помине.

Виктор Билаш с Иваном Долженко присели на горячий песочек и смотрели, как другие яро толклись у переправы, размахивая кулаками. Доносился мат-перемат, рев скота и плач детей. Если бы не Иван, хоть бросайся вплавь, лишь бы не слышать уже и не видеть ничего. А тот всё тормошил друга, усмехаясь:

— Скажи, кто к нам бегом бежит, а от нас на четвереньках уползает?

Отстань, — просил Виктор, кривя правый угол губ. На душе и так кошки скребли. После командования штабом повстанцев, бригадой он стал рядовым артиллеристом у красных, и то спасибо, что свои пока не выдали да чужие не пустили в расход.

— Беда уползает, чуешь, по-нашему лыхо! — засмеялся Иван. Его оптимизму можно позавидовать. Между тем тихой сапой подчалил паром.

— Надо протолкаться, — предложил Билаш.

— Зачем? Тут такой шелковый песочек. Может, лучше искупаемся?

— Нет, пошли.

Они затиснулись в толпу и услышали:

— Дыбенко! Дыбенко!

С парома спрыгнул высокий человек в черной бурке. Шум поубавился. Послышался басовитый голос, хлопнул выстрел, и наступила полная тишина. Лишь чайки жалобно вскрикивали над рекой. Что произошло, нельзя было рассмотреть. Вдруг заиграли трубы, и кавалеристы, колыхнувшись, рядами подались к холмам.

— Застрелил командира полка! Стрелил! Стрелил! — эхом шло по толпе. Взревели автоброневики и тоже отправились за всадниками. Потихоньку наладился порядок. Сев на паром, Дыбенко уехал. Настала очередь плыть и Билашу с Долженко.

— Оцэ вождь! — говорили вокруг. — Сокол!

— Э-э, стервятник. Ухлопал такого рубаку!

— Зато порядок. С нами иначе нельзя.

— А те, видал, броневички, побежали бить кадетов.

— Дура! Махновцев!

«Что творится? Жив ли Батько? Где он?» — мучил себя вопросами Билаш. Он похудел, сутулится.

Ткнулись в берег, сошли. Рядом громыхал передок трехдюймовой пушки. Солдаты плелись оборванные, многие босиком.

Уже когда ели суп на высоком правом берегу, Виктор услышал рассказ матроса, что ходил к махновцам:

— У них там Зубков такой заправляет, грузный дядя.

Билаш насторожился. Еще бы он не знал Зубкова!

Сколько раз встречались. Не захотел ни к красным идти, ни отступать. «Пепелища дедов кому отдаете?» — вопрошал.

— На мотоциклете прикатил к нам, — продолжал матрос. — А мы, едрена кость, собрались свой бронепоезд «Роза Люксембург» отправить в небо. Зубков подскочил: «Что же вы творите, хлопцы? Нам уступите. Или сами бейте по кадетам!» Куда там. Ну мы, правда, пожалели пушку, вон ту, трехдюймовку, пулеметы, муку, сало. Он телеги дал, погрузили. Молча сняли бескозырки, а тол уже под колесами. Ухнуло с громом. Плакали, гадство.

— Дёрнешь самогонки? — спросил матроса оборванец, которому он рассказывал.

— А есть?

— Мы же раньше сюда нырнули. Бабенка подала. Горит!

Матрос выпил, крякнул.

— Ага, подались мы с этим Зубковым в степь. Он, свинья, потребовал, чтоб оружие сдали ему или заняли фронт. «Кто селян будет защищать?» — рычит. А наши-то, едрена кость, уходят за Днепр. Приказ есть. Ладненько. Пили вместе с ним до двух часов ночи. Зубков в свое пузо как в бочку заливает, и хоть бы что. Согласились мы ощетиниться. А сами маракуем: где бы улизнуть? Изловчились-таки. Они вдогонку бросились, гадство. Мы по ним из «максимки». Наседают, разъяренные. Но тут, спасибо, броневички прислал Дыбенко.