Ёжи Журек - Казанова

Rien ne va plus [32] Больше не ставят! (фр.) — выкрик крупье, объявляющего о прекращении новых ставок. . Его мольбы услышаны. Опять все колышется, стонет, трещит. Бояться больше нечего. Можно дышать. Спокойно, спокойно, не торопиться. Покинуть страну он всегда успеет. Сейчас главное — убраться подальше от этого угрожающего треска. И от ночного горшка. О да, да. И все же до чего было бы забавно, если б его в таком виде выволокли из-под кровати — в расстегнутой рубашке, всклокоченного, попахивающего чужим грехом. Джакомо с трудом сдержал смех. Сто тысяч рогоносцев! Он, кажется, совсем одурел.

Над чем тут смеяться? Ведь его унизили, превратили в вонючего труса… Что в этом забавного?

Да уж, совсем не смешно. Но чем отчетливее он это понимал, тем сильнее глотку щекотало какое-то проклятое перышко, а лицо кривилось в дурацкой гримасе. Джакомо уже видел себя выползающим из-под кровати: растерзанное страшилище, силящееся держаться с благородным достоинством. Ему вдруг не просто рассмеяться захотелось, а загоготать, взреветь, корчиться от смеха, колотить себя от восторга по ляжкам. Он подполз к самому краю кровати, уже не слыша ни скрипа, ни стонов наверху, не думая, какой себя подвергает опасности. Пусть лучше перед ними появится его смеющееся лицо, а не растрепанный парик. И вообще, будь что будет. Все равно он дольше не выдержит, взорвется, заревет во всю силу легких, загудит как иерихонская труба, аж полетят щепки с дубового ложа, а любовники взовьются под потолок и будут умолять, чтобы он унялся.

Воздуха, хоть немного воздуха. Джакомо отодвинул свисающий с кровати скомканный муслин, осторожно выглянул наружу. Охота смеяться прошла так же внезапно, как появилась. В комнате мерцал слабый огонек свечи, но, чтобы увидеть то, что он увидел, хватило бы и бледной полоски лунного света.

Перед ним, совсем рядом, буквально перед носом, стоял… башмак. Но не башмак башмаков, не королевская туфля, достойная изящной стопы истинного монарха, а заурядный плебей, стоптанный башмачище с лодку величиной. Джакомо не понадобилось долго думать. Он всего лишь на секунду оцепенел, и тут же, точно вспышка молнии, пришло озарение: он обманут. Это не настоящий король, не Станислав Август, а его ничтожный большеногий двойник, лжекороль, подделка. Кошмар! Ад на земле! Он вытирает под кроватью пыль и позволяет шворить свою любовницу жалкому натурщику! А она! Не женщина — дьявол во плоти! Ведьма с адским огнем между ног, курва, грязная сука!

Джакомо с такой силой рванулся вперед, что прикусил язык. Он их убьет! На свете слишком много несправедливости.

Секунда — ее станет меньше. Только бы дотянуться до шпаги. Он проткнет их насквозь. О да. Навеки соединит стальным острием сцепившуюся парочку.

Что-то шмякнулось на его вынырнувшую из-под кровати голову, сбив на глаза парик. Эта потаскуха, вероятно, его заметила, но ей все еще мало — она намерена забавляться дальше. Что ж, сейчас он ей покажет такую забаву, каких она еще не видела и, пока будет жива, не увидит. На четвереньках подполз к окну. Шпага. Подоконник скользкий, точно политый потом. Нету. Не важно, со шпагой или без шпаги, пусть случится то, что должно случиться.

Возле печки висела тяжелая кочерга. Джакомо схватил ее. Теперь можно и обернуться, и выпрямиться во весь рост. Он не станет, как воришка, подкрадываться к этим негодяям, посмотрит им прямо в лицо, пусть знают, от чьей руки им суждено погибнуть. О да, он отомстит с гордо поднятой головой.

Выпрямился, обернулся, посмотрел. Боже, такого не могло породить даже распаленное воображение.

Катай подпрыгивала вверх-вниз на жилистых ходулях этого ничтожества, подавшись вперед, повернув голову к окну, туда, где стоял Джакомо. Собственно, он почти ничего не увидел — в полумраке смутно белели только обнаженная спина и плечи, — скорее угадал, что происходит на кровати. И она заметила его не сразу, а лишь через секунду, когда внезапно отбросила упавшие на лицо пряди. В ее глазах не было ни удивления, ни гнева; гораздо хуже — там была насмешка. И — прежде чем Джакомо поверил в реальность увиденного — подскочила и подняла руки, открыв его взору тяжелые колышущиеся груди и блестящий от пота живот. Потом резко откинулась назад и, опершись на руки, еще шире раздвинула колени.

Люди, черти, конец света! Кочерга сама взметнулась в воздух. Темно, черно перед глазами, пепел во рту. Сверкающая расщелина под кустистым бугорком! Вожделенный ад, сладкий уксус, волчица с ощеренными зубами. Убить, чтобы не сойти с ума!