Ёжи Журек - Казанова

К двери… Поздно — на лестнице уже слышны шаги. Окно. О нет. Он не самоубийца. Пусть лучше его прикончат за оскорбление монаршьего достоинства или за невыполнение задания, — добровольно ломать себе шею у него нет охоты. Кому он перебежал дорогу, почему ему постоянно норовят насыпать соли на хвост? В самом деле! Где сказано, что у короля больше прав на эту шлюху, чем у него? Это еще видно будет. Он, Казанова, принимает вызов. В конце концов, не в таких спальнях и не с такими соперниками расправлялся. Сейчас, только надо привести себя в порядок. Не принимать же короля в сваливающихся панталонах.

Но Катай пресекла его мятежный порыв. Под кровать. Какой стыд! Хуже мог бы быть только шкаф. Он что, персонаж дурацкого фарса, чтобы прятаться под кроватью? О ирония судьбы, о позор, страшней которого трудно придумать. До чего же он дожил! Ну ладно, так уж и быть. Он спрячется. Он артист и сделает это ради искусства. Ведь подлинное искусство произрастает на страданиях… Только не надо его подталкивать, не надо подгонять, он сам все достаточно хорошо понимает. Пусть лучше поправит парик, а то выглядит как чучело. Достоинство — вот что защищает человека от бесчестия. Даже под кровать можно залезть, не теряя лица, думал Джакомо, заползая в глубину темной расщелины. Башмаки. Да. Без башмаков из-под кровати с достоинством не выйдешь. Сюртук. Кинула ему вслед — отлично. Появиться в сюртуке, в башмаках — совсем другое дело. Еще бы только шпагу и шляпу… Хлопнуло окно. Через минуту опять. Что там происходит?

— Тихо.

Он подчинился. Лежал тихо, пока у них было тихо. Только шепот, неразборчивое бормотание, отдельные бессвязные слова достигали его до боли напряженного слуха. И продолжал лежать так же тихо, когда над ним тишина нарушилась. Скрипнул пол, застонала кровать под внезапно обрушившейся на нее тяжестью. И у него в груди что-то беззвучно застонало. Святой Онуфрий, покровитель рогоносцев, за что ему эти испытания? Он скорее умрет, чем такое вытерпит. Король — ну и что с того? Обыкновенный грабитель, отнимающий у него добычу. Но если он сейчас выскочит и прогонит этого похотливого кролика, его, ясное дело, обвинят в покушении на государя и отрубят голову. Дикая страна! Впрочем… разве во Франции поступили бы иначе? Да еще хуже — отрубить могли бы не только голову.

Поэтому он лежал тихо — слава Богу, пока живой. Разве не это главное? Остальное как-нибудь утрясется. Кровать наконец заскрипела и стала раскачиваться в однообразном ритме. Уже утрясается… Шлюха из пекла родом! Вытворяет черт-те что над его головой, тычет ему в рожу выпяченную задницу. Нет, это невыносимо. Джакомо перевернулся на другой бок — медленно, осторожно, потому что пол под кроватью был плохо оструган, а ему вовсе не хотелось в придачу к любовнице потерять еще и штаны. Но едва устроился в новой позе, скрип прекратился, чтобы возобновиться через минуту над тем местом, где он теперь лежал. Черт! Со всех сторон обложили. А эта… небось стоит на четвереньках, елозит коленями и локтями по кровати. Джакомо зажал руками уши, чтобы ничего не слышать, но воображение было ему неподвластно. Вот она, эта роскошная самка, прямо над ним, со свободно болтающимися грудями, широко раздвинутыми ногами, открытым от наслаждения ртом. Тьфу, сгинь, пропади! Не думать об этом. А о чем, о чем, о чем? О чем-нибудь страшном, омерзительном, противном до рвоты. Только бы не оскандалиться, не возжелать ее такой, раскачивающейся над его головой, нанизанной на королевский жезл.

Сифилитик, по шею зарытый в навоз. Гниение, разложение, смрад. Кривые ноги Екатерины, черная метина внизу живота, волосы на груди. Тьфу, тьфу, три раза тьфу! Но — без толку, без толку, без толку. Ничто не помогает. Копье его… напрягается, твердеет с каждой минутой. Еще немного — пробьет матрас или перевернет любовников вместе с кроватью… Или…

А что? Почему бы ему к ним не присоединиться? Ведь она уже почти на нем, самой малости не хватает. Растянулась бы сверху, щекоча грудь влажными от пота сосками, сунула в рот бесстыжий язык. С его величеством он бы договорился, оставил ему ту дырочку, что поменьше и подороже, а сам бы удовлетворился разъезженным трактом. Только тогда она поймет, чего себя лишала. И он наконец узнает, чего она на самом деле стоит. Ибо сколько, он уже примерно знал.

Коварная гадина! Вопит, как грешница в аду. Так уж ей хорошо с этим кроликом или нарочно старается, чтобы его унизить, втоптать в грязь? Не бывать тому! А ей не уйти от расплаты. И долго ждать не придется, черт побери! Сто тысяч чадящих фитилей! Опять он не может справиться со своим дружком. Нет, это добром не кончится…