Ёжи Журек - Казанова

Наконец, изнуренный ночными кошмарами, отупевший от созерцания лошадиного зада, подавленный видом убогих халуп, все чаще встречавшихся по дороге, грязный, голодный и злой на себя и на весь мир, он увидел Варшаву.

Город, точно мираж, точно дивный фантом в океане серости, возник на обрывистом берегу реки. Казалось, от него исходит сияние. Белые стены домов, дворцов и храмов, крыши, покрытые блестящей на ярком солнце медью, излучали поистине неземной свет. Свита Казановы оживилась — даже слабенький Иеремия приподнялся, поддерживаемый девочками с уже не рыжими, а какими-то серыми волосами. Он и сам привстал на козлах, боясь поверить, что перед ним не морок, рожденный больным воображением, Однако нет — призрак не растаял в воздухе, высился перед ним, прекрасный и безмятежный. Джакомо почувствовал, как быстрей побежала по жилам кровь. Хлестнул клячу; Иеремия и девочки плюхнулись на дно телеги, но только расхохотались и затеяли веселую возню.

Осталось переправиться через реку. Широко разлившаяся Висла производила грозное впечатление, и, хотя плотогоны закрепили телегу деревянными чурбаками, Джакомо ни на секунду не выпускал из рук узды, сдерживая перепуганную кобылу; Этель и Сара крепко обхватили его за ноги. Плот сносило течением, но плотогоны умело орудовали веслами и шестами, и берег постепенно приближался. Прямо над примитивным причалом из камней и досок возвышался огромный дворец. И без расспросов было ясно, кому он принадлежит: в таком дворце мог жить только человек, занимающий не менее высокое положение, чем это здание, господствующее над всей округой. Сотни окон, золотой шпиль на башне, спускающиеся к реке каскады красных крыш. Тут обитает король, и никто другой. Король. Телок.

Заболели судорожно сжатые челюсти. Зазвучавший в ушах издевательский смех Куца вернул Казанову к действительности. Он со злостью дернул за узду фыркающую кобылу. Не дождетесь. Он свободный человек и не позволит никому себя шантажировать. Расскажет обо всем королю, предостережет его, да, именно так и поступит и завоюет расположение самого Августа — Августа, а не Телка. И возможно, поселится в этом гигантском дворце, к подножию которого они подплывают.

Джакомо чувствовал себя почти так же, как в Венеции, после побега из тюрьмы. Даже запах у этой свободы был похожий — запах пота, трухлявого дерева и сырости. Только там на нем был шелковый фрак, шляпа с белым пером, башмаки с серебряными пряжками. А здесь…

Сара показывала на берег; что привлекло ее внимание: барочники в пузатых лодках с песком, телеги, поджидающие на причале товар?

— Что?

Ей не понадобилось отвечать. Теперь и он увидел среди выгруженных с плотов и лодок мешков изящный портшез венецианской работы. И, не появись даже рядом младший из ганноверцев, руководящий разгрузкой, понял бы, что это тот самый портшез, и убедился, сколь милостива к нему судьба.

Ганноверцы заметили его слишком поздно, чтобы скрыться. Младший, уродливая обезьяна в его дорожном кафтане, болван, оскорбляющий мир самим желанием походить на него, Казанову, правда, метнулся к телеге, вероятно, за оружием, но старший властным окриком его остановил. Джакомо невозмутимо за ними наблюдал: рядом с тремя знакомыми польскими офицерами опасаться было нечего.

Вскоре они тронулись в путь. Впереди шагал младший, широко расставляя ноги под тяжестью портшеза, сзади — тощий, судорожно вцепившийся в шесты. Казанова, развалясь на мягком сиденье, в чудесным образом вновь обретенном парике, белой рубашке и кафтане, с любопытством поглядывал в окно. Он чувствовал, что полюбит так приветливо встретивший его город. Однако, когда их обступили полуразвалившиеся лачуги, отделявшие дворец от реки, и когда из-за дырявого плетня на него, скаля зубы, уставился подросток с огромной головой кретина, радостное возбуждение улетучилось.

— Schnell, schnell [12] Быстро (нем.). , — крикнул он, опустив оконное стекло. И, безо всякого удовлетворения глядя на трясущуюся задницу припустившего неуклюжей трусцой лжекупца, с тоской подумал, что надо отсюда бежать — как можно быстрее и как можно дальше.

Джакомо нагнулся к зеркалу — посмотреть, как выглядит. Новый слуга, Василь, выше поднял свечу: слишком густым еще был в этом углу утренний полумрак. Хорошо, все в порядке. Твердый, но располагающий взгляд, в котором заметен проницательный ум, и чуточку наивное удивление — что же это творится на белом свете! — в уголках рта, отмеченное легкой — только, упаси Бог, не наводящей тоску! — задумчивостью чело. Нет, надо все-таки купить большое зеркало. В этом толком не рассмотреть изящную, исполненную достоинства фигуру, обтянутую лучшими парижскими шелками, а о существовании ног, сильных, но стройных, обутых в туфли с золотыми пряжками, и догадаться нельзя. Шелка и туфли приобретены в кредит с помощью местных купцов, долги растут с каждым днем, но сейчас не время об этом думать. Джакомо повернулся с заученной легкостью, которая совсем не легко ему далась, оглядел свою свиту — расшалившихся с утра Этель и Сару, тихого и словно бы еще не пришедшего в себя Иеремию, заспанного Василия и высунувшуюся из кухни растрепанную кухарку, — скользнул по ним веселым и безмятежным взглядом и произнес негромко, но отчетливо: