Ёжи Журек - Казанова

— Я арестован?

Заремба не стал скрывать раздражение. Отослав адъютанта с ворохом карт, он неприязненно посмотрел на Казанову:

— Не морочьте мне голову. Пошли.

Больше его Джакомо не видел. Полковник со своим штабом и отборным отрядом умчались вперед, и только на биваках иногда попадались оставленные ими следы — разбитые носы еврейских корчмарей, подчистую обобранные деревни, свежие могилы в местах небольших стычек. Казанова понятия не имел, кто он в этой движущейся на запад, на Варшаву, орде: узник, военнопленный или гость, — но это не имело ровно никакого значения. В общей сумятице все перемешалось; колонны вооруженных людей и вереницы обозных телег то едва ползли по песчаным дорогам, то, подгоняемые слухами о приближающейся погоне, неслись вперед так, что пена хлопьями летела с конских морд. Слухи, к счастью, были ложными, никто их не преследовал, русский офицер с сигарой в желудке и пулей в затылке унес свою тайну в одну из безымянных могил; в общем, на некоторое время все успокоилось, темп марша замедлился, и даже появилась возможность завязывать знакомства.

Казанова не терял времени даром. С той минуты, когда, перекидывая ногу через высокий борт подводы, он увидел просиявшие от радости мордашки девочек, Иеремию, весело оскалившую пасть пятнистую дворнягу и надежно закрытую крышку кофра, к нему вернулись силы и уверенность, что худшее позади. Он был голоден и нищ, но не побежден. Месть решил пока отложить, хотя на каждом биваке высматривал, не затесалась ли в ряды кочующего войска парочка мерзавцев, по которым петля на ближайшем суку плачет. Они не все успели украсть, в кофре нашлась запасная рубашка, парик и, правда, летний, но вполне приличный кафтан. Сара и Этель залатали ему панталоны, а Иеремия на рассвете притащил откуда-то кусок жареной бараньей ноги.

Вскоре разрешилась и проблема денег. Это стоило Казанове нескольких бессонных ночей да легких опасений, как бы бравые офицеры, с которыми он свел знакомство, не изрубили его в куски, заподозрив, что в карты ему везет неспроста. Они проигрывались с треском, в пух и прах, но с достоинством; некоторые отыскивали его на вечерних стоянках и усаживали играть, и опять проигрывали. Вскоре у Джакомо скопилось больше денег, чем было до ограбления. Поэтому, обнаружив однажды туманным утром исчезновение возницы вместе с лошадью, он позволил себе купить не только кобылу, но и вполне приличного верхового жеребца.

Обязанности кучера теперь с неожиданной сноровкой исполнял Иеремия. Казанова после ночных трудов отсыпался в удобном гнездышке, которое соорудили для него на телеге Этель и Сара. Иногда он вспоминал графиню, попробовал даже записать свои недавние приключения, но только перепачкался чернилами и испортил бумагу. Пока еще он не до конца разобрался в этой истории, да и не успел забыть ее неприятные стороны, чтобы с удовольствием описывать случившееся. С наступлением же вечера седлал своего гнедого и в сопровождении дворняги отправлялся на поиски офицерских квартир.

Намерения Зарембы были неясны. Отряд и обоз продолжали двигаться на запад, но карточные партнеры Джакомо только смеялись, когда он спрашивал, далеко ли до Варшавы, и делали вид, что не понимают по-французски. В воздухе носились слухи о королевских войсках, якобы высланных им навстречу. Обозная прислуга перестала с тревогой оглядываться назад — опасность теперь грозила с другой стороны — и устремляла взоры вперед, поверх голов лошадей, с трудом волочивших нагруженные военными трофеями и мешками с мукой, капустой и солью телеги. Путь, который ежевечерне проделывал Казанова, всякий раз удлинялся: либо обоз отставал, либо ускоряли шаг солдаты. Однажды ему даже пришлось, проскакав два часа и никого не найдя, повернуть обратно. Хотя ночь была ясной и звездной, если б не пес, служивший проводником, он бы наверняка до рассвета трясся в седле. Но все равно ужасно вымотался, пока добрался до своих.

Прикрыв жеребца попоной, Джакомо залез в телегу. Подстилка из свежих веточек и соломы пустовала в ожидании хозяина. Девочки заворочались в углу, но тут же успокоились и затихли. Казанова осторожно, чтобы не толкнуть спящего в ногах Иеремию, лег и растянулся во весь рост.

Как ни хотелось ему заснуть, глаза сами открылись. Над головой расстилалось бескрайнее пространство, безмолвное и враждебное. Мириады недвижных мертвых звезд источали бледный гипнотический свет. Джакомо стало не по себе, он почти физически ощутил гнет одиночества. Никого у него нет, и сам он никто. Конечно, перед лицом этой космической мощи всякий — ничтожный червь, и уж тем более он — забытый друзьями, закабаленный врагами, волей случая влекомый с места на место. Что его ждет завтра, через год? Должно быть, это уже записано там, наверху, или кто-то, поспешно и нетерпеливо, записывает каждый его шаг, раздумывая, не последним ли он должен стать…