Ёжи Журек - Казанова

Печать, правда, выпуклая, но что на ней, ощупью не разобрать. Джакомо не мог дольше сдерживать любопытство. А вдруг в письме что-то важное? На мгновение высек огонь. Одной вспышки хватило, чтобы увидеть: это королевская печать. Поспешно разорвал конверт. Теперь нужна минута покоя и чуть больше света. Забившись в нишу в каменной стене, Джакомо свистнул Пестрого. Пускай предупредит, если вблизи кто-нибудь появится. Чем-то сильно воняло, но искать место получше было некогда. Привалившись спиной к стене, Казанова поджег обрывок тесемки и при ее неверном свете попытался разобрать нервный торопливый почерк. Чей? Поднес листок к глазам.

Stanislaus Augustus. Rex Poloniae. Письмо от самого короля. Боже, неужто? Именно сейчас! А он чуть не проморгал! И эти дурочки ничего ему не сказали! Король. Ему пишет король! Сколько дней, недель, месяцев он этого ждал.

«Дражайший господин Казанова». Возможно ли? Не только возможно — так оно и есть. А почему бы, собственно, и нет? Разве он не заслужил подобного обращения искусными маневрами, комплиментами, письмами с предложением дружбы и способов пополнения королевской казны? Почему не сказать «дражайший», если он, не дожидаясь поощрения, не требуя платы, начал писать для короля трактат об истории Польши, а второй — о Венеции — уже почти закончил?

«Высоко ценя разнообразные…» — да, да, высоко ценя, — «…достоинства и способности…» Странно, ведь до сих пор ни одна из его идей — ни лотерея, ни колючая проволока, ни панталоны с разрезом — не заинтересовали короля. Не говоря уже о картофеле или текстильных мануфактурах. Не важно.

Быстрее, в чем суть? — тесемка вот-вот догорит. «Мы охотно посмотрим предлагаемую вами демонстрацию магнетических способностей человека». Н-да, и надо же было его заветной мечте осуществиться именно сейчас. Впрочем, это еще только должно произойти… но когда? Черт, лишь бы дурацкая тесемка не погасла на самом интересном месте. «Завтра, после захода солнца». Так, понятно.

Джакомо спрятал письмо за пазуху. Слишком поздно, мой король. Чаша переполнилась. Ему надо отсюда бежать, а не паясничать в придворных салонах. Проявить магнетические способности не человека, а собаки, чтобы обмануть погоню и вовремя учуять опасность. Хотя, с другой стороны… Показав наконец, на что способен Иеремия — а в успехе можно не сомневаться, — он добьется такого положения при дворе, о котором не смел и думать. А королевский авторитет оградит его от преследований.

Пока еще Джакомо не собирался менять планы, однако уж очень соблазнительно было позволить себе передохнуть минутку, пофантазировать, удобно прислонившись спиной к стене. Если бы еще не эта вонь… На землю его вернул Пестрый, который рычал и отказывался приблизиться. Спятил, что ли, скотина? Рычит на королевского любимца? Запах не нравится? С каких это пор он стал таким чувствительным?

Внезапно страшная догадка вытеснила все прочие мысли. Джакомо уже однажды видел Пестрого в таком состоянии. Эта ниша в стене, эта вонь… Проклятая французская болезнь! Сколько раз он здесь проходил… А сейчас стоит, как стоял тот, по шею зарытый в навоз, смотрит его глазами, ждет — как и тот ждал — чего? Спасения? Конца? Бежать, пока не остался тут навечно, пока не появились люди с полными лопатами навоза, чтобы превратить его в прилипшее к стене страшилище, гниющее чучело, которому никакой король не поможет. Merde! Ничего иного его здесь не ждет.

Новый приступ страха, когда кафтан зацепился за какой-то выступ, а башмаки провалились в подозрительно мягкий грунт, заставил Казанову опрометью броситься бежать. Он мчался, почти ничего не видя и не слыша, спотыкаясь и падая, падая и поднимаясь, заляпанный грязью, взмокший, — лишь бы подальше, как можно дальше от этого ужасного места.

Опомнился он у городской заставы. Боли в ногах не чувствовал лишь потому, что сильно кололо в груди. Даже Пестрый, вывалив язык, тяжело дышал от усталости. Ну ладно, теперь надо шевелить мозгами, а не ногами. Выход подвернулся сам: телега, груженная толстыми балками. Казанова взобрался наверх, сел, обхватив саквояж руками. Возница даже не обернулся. За пару медяков, может, и укрыться чем-нибудь даст.

Мало-помалу Джакомо успокаивался. Будь что будет. Он даже не знает, куда едет, но разве сейчас это важно? Вновь обрели остроту зрение и слух. Чавканье грязи под колесами, пофыркиванье лошадей, тихое поскрипывание балок — вот она, его теперешняя действительность, а не мерзкий страх, затаившийся под сердцем. Какая удивительная ночь. Звездная и теплая, хотя на придорожных полях еще смутно белеют островки снега. Джакомо растянулся во весь рост, не обращая внимания на острые ребра балок.