Ёжи Журек - Казанова

Ворота были приоткрыты, будка привратника пуста. В глубине двора виднелись какие-то убогие строения, вкривь и вкось прилепившиеся друг к другу сарайчики с решетками. Джакомо не успел даже задуматься, что бы это могло быть, как на него обрушился каскад звуков: вой, лай, почти человеческие рыдания, и он сразу понял, куда попал. Это была тюрьма, собачья тюрьма, состоящая исключительно из камер смертников, ждущих, когда с ними пожелает расправиться жирный палач в генеральском мундире.

Протискиваясь в узкую щель между створками ворот, Казанова сам не знал, зачем он это делает, но, когда в оглушительном хоре собачьих голосов различил, как ему почудилось, исполненный надежды лай Пестрого, отбросил колебания. Это будет местью его гонителям, а может, даже искуплением грехов, которыми эти скоты заставили его обременить совесть, всякий же добрый поступок заслуживает награды — быстроногого жеребца, дружеской поддержки, удачи на границе. Ведь Бог видит все, не только его грехи и падения.

Собаки, почуяв близость спасения, совсем обезумели, а его застывшие от холода руки никак не могли справиться с железным засовом. Проклятый холодище. Ничего у него не выйдет. Придется еще раз обмануть чьи-то ожидания. Где Пестрый, не может, что ли, протиснуться вперед? У самой решетки, ощерив зубы, метался огромный волкодав. Он еще не ослабел от голода, в нем еще не убили инстинкта борьбы. Надо что-то придумать. Будь под рукой тяжелый предмет… Господи, он не выдержит взгляда этого волкодава? Ударил рукояткой шпаги раз, другой. Засов как будто поддался, но самую малость — дверца не открылась. Собаки на мгновенье притихли, а когда опять подняли лай, в нем послышалась какая-то новая, угрожающая нота. Джакомо обернулся: у ворот все спокойно. Никого. Ударил еще раз. Собаки, не переставая лаять, попятились. Даже волкодав отступил от решетки, замер в глубине, ощетинившись и обнажив клыки. Испугались шпаги?

Опасность Казанова скорее ощутил, чем услышал. Заученным движением уклонился влево, но удар последовал именно с этой стороны. Если бы не острие шпаги, по которому скользнул штык, ему был бы конец. Но не успел он обрадоваться, как на него навалилась громадная туша в провонявшей махоркой шинели. Собаки взвыли, но и ему уже хотелось выть. Как они смеют! Он не позволит! Напрягая все силы, попытался перевернуться, вцепиться в нападающего, удержать — второй раз тот не промахнется, это было ясно. Лица человека в шинели Джакомо не видел, только чувствовал цепкие пальцы на шее и тяжесть могучего тела. Конец шпаг застрял между прутьями решетки. Джакомо выбросил назад свободную руку, схватил что-то, стиснул: шапка. Еще раз… волосы; теперь если этот негодяй уйдет, то лишь оставив у него в руке окровавленный скальп. Однако противник припирал его к решетке, норовя одновременно повернуть ружье. Решил, что штык ему больше не понадобится. Ударит прикладом, чтобы превратить его голову в бесформенное месиво. Почему? За что? Какой кровожадный дьявол на него напал? Господи, да ведь не задумавшись бросит его на съедение псам? Тем самым псам, которых он… четвероногим братьям, товарищам по страданиям и несчастьям. Разве его не преследуют, как их, не держат в клетке, не приговорили к смерти общие враги? И разве у него нет зубов и когтей?

Из горла Казановы вырвалось яростное рычание. Клацнув челюстями, он принялся кусать, кромсать, рвать зубами рукав шинели. Давился клочьями ворсистого сукна и собственной слюной, задыхался от вони, но не сдавался, добрался до мышц, до крови, до боли. Еще немного, и он оторвет эту руку, мешающую ему дышать, раздерет ногтями рожу…

Не успел: приклад с размаху опустился на засов — мерзавцу удалось повернуть ружье. Второй удар пришелся на застрявшую между железными прутьями шпагу: сухо щелкнув, она сломалась у самой рукоятки. Он меня убьет, братья, расколет череп прикладом, этот варвар не уймется, пока мозги не брызнут на землю, и ни ваши клыки и когти, ни возносящийся к небесам вой не помогут. Черная пелена уже застилала взор, когда Казанова в пароксизме гнева и ужаса извернулся и вскочил. Ну нет, он не желает подыхать, как последняя дворняга, ему кое-что в жизни осталось сделать. Он еще посчитается со всей этой бандой, еще…

Вырвал обломок шпаги и, прежде чем удар прикладом его оглушил, ткнул этим огрызком назад — раз, другой, третий. В загривок Куца, в глотку Астафьева, в жирную харю Репнина. Так, так, так. Свора с воем кинулась на решетку, запор не выдержал, и клубок разъяренных псов выкатился из клетки. Джакомо еще успел увидеть, как огромный волкодав летит прямо на них, и в глазах у него потемнело.