— Король Бальтазар прав, — авторитетно заявил Мельхиор, в пылу спора упустивший, чем грозит им уход Алазара. — Человек не смеет самовольно бросать ношу, которую возложило на него провидение.
— Я вам больше не нужен, все так же спокойно и твердо говорит Алазар. — Держитесь берега озера. А звезда воссияет опять. Она встанет над Вифлеемом, в когда вы достигните города; она окажется над Соломенной кровлей Божьей хижины.
— Какая самоуверенность! — вскричал Бальтазар. — Тебе что, дано высшее знание?
— Это дано каждому, желающему слышать. Все должно исполниться по пророчеству.
— Ты изворотлив! — сказал Мельхиор. — Этому я тебя не учил.
— Это все правда, — вздохнул Алазар. — Мне нечего больше сказать.
И тут в их спор вмешался Гаспар. Он долго собирался с силами и наконец обрел их.
— Я впервые позволю себе не согласиться со старшими. Мы должны вернуться домой, как и Алазар, хотя по другой причине.
— Гаспар, опомнись! — беспомощно сказал Мельхиор.
— Простите меня, мудрейший, но паломничество наше лишилось смысла. Мы ничего не можем принести Божественному Младенцу. Мы вышли королями, а стали нищими. Наш караван разграблен, верблюды угнаны или пали, дары исчезли. Чем можем мы выразить свое поклонение? У нас ничего не осталось, кроме рубища, прикрывающего наши измученные тела.
— В бедности нет стыда, — возразил Бальтазар. — Пастухи, первыми зашедшие в вертеп, были оборваны, грязны и вонючи, но удостоились великого блага лицезреть Мать и Дитя.
— И это говорите вы, Бальтазар! — всплеснул руками Гаспар. — Вы, такой гордый и самолюбивый! Вы готовы приползти к святой хижине, как жалкий побирушка?
Глаза Бальтазара вспыхнули, но он промолчал. Заговорил Мельхиор слабым, больным голосом:
— Грустно, бесконечно грустно признать свое поражение, но молодой король прав. Мы стали нищими, нам нечего делать в Вифлееме. Провидение было против нас.
— Великие короли, не преувеличивайте своей бедности, — с непривычной раскованностью сказал Алазар. — Неужели у вас ничего не осталось?
— Не тебе судить, — сурово отозвался Мельхиор. — Ведь ты не знаешь тайного смысла наших даров.
— Отчего же? — спокойно и благожелательно произнес Алазар. — Зная мудрость королей, догадаться нетрудно. Дар Мельхиора — золото, дар Бальтазара — ладан, дар Гаспара — миро.
— Как ты узнал об этом, юноша? — озадачился Мельхиор.
— Ваши дары должны восславить три ипостаси Мессии: короля, человека, Бога. И вы можете осуществить свой высокий замысел.
— Ты соришь словами.
— Что осталось у вас, высокочтимый Мельхиор?
Мельхиор показал тоненькую золотую цепочку.
— Что у вас, почтенный Бальтазар?
Бальтазар показал коробочку с ладаном.
— У вас, добрый Гаспар?
Гаспар показал пузырек с миром.
— Господь, явившийся в мир, не нуждается в богатстве, ибо не для богатых Царство Божие. Конечно, цепочка пригодится бедной семье, но золото Мельхиора лишь символ, знак, а слитки и россыпи не нужны Высшему Существу.
— Дни, проведенные возле нас, не пропали для тебя даром, славный юноша! — вскричал повеселевший Мельхиор. — Ты сам не знаешь, как ты поумнел.
— И ладан, и миро, — Алазар поклонился, — не более чем знаки. Найдется кому кадить Богочеловеку и кому умаслить Ему главу и усталые члены.
— А ведь он прав! — вскричал Гаспар. — Как мы сами не сообразили!
Бальтазар поморщился на эту простодушную реплику, но чувствовалось, что он согласен с Гаспаром.
— Ну что же, — вновь обрел свою важность Мельхиор. — Теперь, когда мы во всем разобрались и приняли решение, я вновь от лица троих повторяю свое приглашение, Алазар. Идем с нами, — он чуть помолчал для значительности, — как равный с равными.
— Да разве я могу претендовать на равенство с королями! — воскликнул Алазар. — Если я и король, то пчелиный, да и в том сомневаюсь. Вы верны своему долгу, я — своему. Вам я больше не нужен, вы — у цели. А мой путь ведет назад.
— Ты обедняешь свою жизнь, Алазар, — без обычного гонора, а просто и душевно сказал Мельхиор. — Ты соприкоснулся с высшим, как же можешь ты стремиться вниз? Не думай, я понимаю, ты хочешь прочно стоять на земле, но ведь есть небо.
— Это сильные слова, король Мельхиор. Но у каждого свое небо. Я не уклонился от службы провидению. Встал и пошел, как праотец Авраам, неведомо куда. Мой путь оказался короче, и прошел я его до конца. Эта песня спета. Теперь во мне звучит другая песня — семьи, очага, отцовства. Я прощаюсь с вами, великие короли, навсегда. В вечности мы не встретимся.
Читать дальше