Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

Самым лучшим было бы погибнуть там, на Липице. Но погибать не хотелось. Ах, как захотелось тогда жить!

— Все бы ничего, старый, — начал объяснять Ярослав старику, который, плача, смотрел на него в каком-то ожидании. — Мы бы их переломили. Нас больше было, и стояли мы лучше. Да черт нанес новгородцев! Как они набежали — босые, страшные. Не зря я их, видимо, прижимал! — Ярослав потряс кулаком. — Ух, ненавижу!

Он снова ощутил прилив злобы.

— Что делать станем, спрашиваешь? Я им покажу, что делать. Слушай-ка, Душило! Беги-ка ты в город да приведи мне тысяцкого! И людей собери, какие остались. Стражу всю, с ворот всех снять — и сюда. Я ждать буду.

Управляющий ушел. Ярослав вышел во двор — показалось, что в помещении душно. Мертвая разрубленная туша коня все еще не была убрана — возле нее суетились несколько человек. Обвязывали веревками, чтобы отволочь куда-нибудь. Завидев князя, вышедшего на крыльцо, посмотрели на него разом и бросили работу. Застыли — не шевелились, будто боялись, что он сейчас и с ними вот так, как с конем. Ярослав пожевал губами, плюнул, сошел с крыльца и зашагал куда-то, все равно куда, лишь бы подальше от этих дураков, а то и в самом деле может дойти до греха.

Так он бегал по двору, убивая время, пока не начали собираться те, за кем он послал. Оружные люди, собранные со всего города, все, кто по каким-либо причинам остался дома и на войну не пошел: по возрасту, по болезни, очень немногие — по семейным причинам. Жена умерла или еще что.

Всего набралось от силы человек двадцать. «Вот и все мое войско нынче, — подумал Ярослав, — вся дружина моя. Ну ничего, кое-кто за это заплатит!»

Ратники, входя во двор, приветствовали князя, но ни о чем не расспрашивали — видно было, что они обо всем уже знают. Ну и хорошо. Меньше разговоров. Правда, некоторые поглядывали на Ярослава удивленно: вечер на улице, зачем их собирает князь — неужели погонит куда-то? Не довоевал?

Одним из последних пришел тысяцкий переяславский Петрил Степанкович. Мужчина он был дородный, двигался вальяжно, и выражение неумелой детской скорби на лице как-то не вязалось с его обликом. Подойдя, молча поклонился. Ничего не стал говорить, ждал, каковы будут приказания.

— А скажи-ка мне, Петрил тысяцкий, — не отвечая на приветствия, произнес как-то вкрадчиво Ярослав, — много ли у тебя новгородских торговых людей содержится?

Он имел в виду тех купцов, которых около года назад велел задержать в Переяславле и никуда не выпускать. Все эти купцы со своим непроданным товаром находились под присмотром тысяцкого, и он нес за них перед князем ответственность.

Петрил Степанкович вздрогнул: ему стало страшно от догадки, которая сразу возникла после того, как он услышал звук Ярославова голоса. Ничего хорошего обычно такой голос князя не предвещал.

Да, тысяцкий присматривал за торговыми людьми, выполняя приказ своего князя. Мало ли как могли навредить Ярославу купцы. Петрил отвечал за их размещение, прокорм и не позволял им выходить из города — вот и все. Купцы были у него поименно переписаны, товары их сложены на складах и учтены. Можно было вполне относиться к ним как к некой скотине, которую хозяин держит и кормит по своей неизвестной прихоти, не имея с этой скотины ни шерсти, ни молока, ни сала. Видя бесполезность содержания купцов в городе, тысяцкий был уверен, что князю вскоре надоест это и он, как часто бывало, отдаст приказ совсем противоположный: чтоб их духу в городе не было! И тогда Петрил им выдаст их товары по списку и выпроводит.

Со временем тысяцкому стало ясно, почему Ярослав так поступает: он Новгород хочет задушить. Ну, хочет, и ладно, это дело княжеское. Ясно одно: кормить торговых людей придется еще долго. Да еще и отвечай, если сбежит кто. Обуза! Лучше всего установить по отношению к купцам строгость, как к обычным пленникам, решил тысяцкий. Так с ними забот будет меньше.

Но все получилось не так, как он хотел. Имея по службе частые общения с задержанными гостями, он понемногу начал испытывать ко многим из них теплые чувства! Он полюбил этих людей.

Купцы были любопытный народ! То, что Петрил Степанкович поначалу принимал за простую наглость, порожденную их невежеством, на самом деле оказалось душевной свободой. Они были вольные люди, словно никогда не знавшие над собой тяжелой и суровой княжеской власти! Петрил слышал раньше, что в Новгороде своем они живут без закона, даже присловье о них такое ходило: живут по обычаю блядиных детей. Оказалось — все не так. Купцы много рассказывали ему про свой город древний, про свои вольности. Про то, как сами выбирают себе князей, и если князь начнет шалить — выгоняют его вон! Петрилу о таком и подумать было страшно. А им — хоть бы что.