Александр Филимонов - Приди и помоги. Мстислав Удалой

Оставшимся дружинникам он ничего не сказал — притворился, что не заметил. Но чего ему стоило притворство! Волна ненависти хлестнула его огненным бичом, и он так скрипнул зубами, что почувствовал во рту мелкую крошку. Обиднее всего было то, что дружинники, оставившие своего князя, который, можно сказать, спас им жизни, никакого наказания не понесут. И нет у Ярослава теперь над ними власти, и не увидит он их больше никогда.

Он решил, что дорога, по какой они ехали, слишком извилиста, а значит, удлиняет путь до желанной цели. Начал спрямлять, где только возможно. При этом еще добрых десятка два ратников куда-то делись. Заблудились, наверное. И он видел, что среди остальных тоже есть такие, что не прочь немного поплутать вдали от взбесившегося князя.

Тут, на беду, дорога откинулась влево, образуя широкую петлю, огибающую мокрое болото. Оно, может быть, и было проходимо летом, но сейчас лежало налитое водой. Кочки, покрытые слабо зеленеющей весенней травкой, правда, торчали в болоте довольно густо, но это ни о чем не говорило. Темная вода могла скрывать между кочками такие ямы, что все войско вместе с князем туда уйдет, и даже пузырей не останется. Ярослав велел идти через болото. Приказал голосом хриплым, не терпящим возражений.

Из упрямства бросился первым в черную воду, хотя конь пятился, храпел и не желал идти. Смирился, понес хозяина и — вот ведь чудо какое — вынес на другой берег! Ярослав понял, что действительно случилось чудо, когда, выбравшись на твердую дорогу и оглянувшись, увидел, что трое — всего только трое — дружинников, послушавшихся его приказа, завязли, провалились и тонут, тонут! И только один из них мог еще как-то вылезти: он уцепился за кочку, видимо выдернув ноги из стремени, а товарищи на берегу уже вязали кушаки, чтобы ему бросить. Двое других, пронзительно вопя и барахтаясь, вместе с конями быстро и неотвратимо уходили вниз.

Того, что был ближе к берегу, все-таки вытащили. Ярослав, трясясь от бессильного бешенства, смотрел. Едва нашел в себе силы крикнуть остаткам дружины, чтоб, не мешкая, догоняли его. Они же, молча дождавшись, пока над тонущими не сомкнулась и не затихла вода, подсадили мокрого дружинника к кому-то позади седла, развернулись и медленно поехали прочь.

Он даже хотел сначала броситься вдогонку, вытащив меч. Но как ни был взбешен, а ума хватило понять, что после случившегося его зарубят без разговоров, а труп кинут в это же болото — без надлежащего христианского погребения. Каркнув вслед уходящей дружине какую-то бессмысленную угрозу, Ярослав поехал дальше по дороге, заставляя коня все убыстрять и убыстрять бег.

Еще только начинало вечереть, когда стены и пригороды Переяславля показались вдали. Подъехав поближе, он придержал измученного коня: захотелось почему-то войти в город медленным шагом, словно боялся расплескать злобу, переполнявшую его до краев. Но оказалось, что и так придется идти шагом, только своими ногами — его обессиленный конь упал и издох.

Ярослава и самого пошатывало от усталости. Кое-как добрался до ворот, зыркнул на перепуганных сторожей — их сразу будто и не стало, — не спрашивая, отвязал чьего-то коня, переминавшегося тут же, неподалеку. На этом чужом коне и въехал в свой двор.

Челядь, стража, дворцовые — как чувствовали, что лучше не попадаться князю на глаза, — мигом попрятались! Будто никого не обеспокоило, не встревожило, почему князь, недавно ушедший на войну с полками и знаменами, вернулся с войны один и даже без шлема. Ни один не подошел, не спросил, не попытался утешить. Всем своя шкура дороже его чести! Ярослав оглядел пустынный двор, по которому только утки да гуси бродили, переваливаясь.

Гуся, что ли, порешить, подумал он. Но тут же передумал — гусиная шея перерубится мечом как былинка, не доставив руке, жаждущей убийства, никакого удовольствия. Тогда он привязал чужого коня к крыльцовой балясине, вынул меч, выставил ногу для упора — и, торопясь, чтобы не успеть пожалеть животное, ударил лезвием по основанию шеи, сверху вниз — в то место, где кончалась грива. Едва отскочил от плеснувшей крови.

Конь развалился на две части. Задняя половина судорожно забила ногами, рухнув на землю, а голова вместе с шеей, коротко привязанная к крыльцу за уздечку, клацнула два раза зубами и стала раскачиваться. Глядя на все это, Ярослав ощутил странное облегчение внутри — так бывает, когда лопнет нарыв, долго мучивший тупой ноющей болью, и хлынет облегченно и мерзко кроваво-желтый гной.