Павел Осипов - В НЕБЕ КАСПИЯ записки летчика

Петров сидел, будто на горячем стуле. Он порывался встать и что-то сказать. Но все, увлечённые рассказом старой рыбачки, не замечали этого.

– Смотрю, – продолжала Агриппина Васильевна, – вместо льда синеет вода. Сердце так и сдавило, а ноги, как не мои, не идут, подкашиваются. Вдали чуть-чуть виднеется полоска льда. Вдруг вижу: невдалеке от берега льдину несёт, а по ней человек бегает. «Кто? Не мой ли?» – каждая рыбачка подумала тогда. Все с тревогой глядим и топчемся на промёрзшем песке, а помочь не можем. А он покружился, покружился у края, да и хлобысь в воду. Только ахнуть успели мы, а он уж поплыл.

– Лодку! Лодку! – раздавались голоса. Быстро спихнули и подобрали его. Сосед мой оказался.

Петров не выдержал. Вскочил и крикнул на всю комнату:

– Отец, отец то был мой!

В наступившей тишине комната будто сразу опустела. Агриппина Васильевна неуверенно повернулась к Петрову, протягивая перед собой руки, медленно переступая и пошатываясь, направилась к нему. Петров вмиг очутился рядом с Агриппиной Васильевной, и она, припав к нему на грудь, задыхаясь от волнения, заговорила:

– Петюша! Родной мой. – И, нежно поглаживая его мускулистые руки, продолжала: – Вот ты, разгадка моя. Ну, вылитый Тимофей… и ростом удался в отца. Зина! Земляк наш, какая встреча! С земляком ведь летели-то. Тебе, нет, не вспомнить его, совсем ты крошкой ещё была, когда покинули они остров. А Петюш… – она хотела сказать: Петюше – и поправилась: – Петру Тимофеевичу седьмой годок тогда шёл. – И старушка, будто нечаянно, легонько пальцами коснулась рубца на его брови.

– Полно, Агриппина Васильевна, – подведя её к столу, смущённо отговаривался Петров. – Называйте меня, как и раньше. А это ещё на острове… с детства он у меня…

– Вспоминаю, вспоминаю, как тебя льдиной тогда хватило, – и, сочувственно покачав головой, спросила: – Ну, что отец, матушка? Живы ли? – интересовалась она.

– Давно, в один год умерли, – тихо ответил Петров. А нас с сестрёнкой в детдом определили. Затем лётное училище и армия довершили моё воспитание. И вот, как видите, Агриппина Васильевна, я здесь перед вами. На родине, на Каспии. Буду летать, указывать ловцам рыбные косяки, помогать им в минуты опасности, – и он усадил землячку на стул.

Агриппина Васильевна улыбнулась ему и, переведя свой взгляд в далёкий угол комнаты, в раздумье заговорила:

– То один, то другой в ту пору возвращались рыбаки. А мой так и не пришёл, – почти шопотом закончила она, и было видно, как задрожали её сжатые сухие губы, а на глазах заблестели слезинки.

– Ну, опять ты, мама, – ласково сказала Зина.

– Нет, я так, уж, видно, просто от старости. – И, чтобы скорей забыть тяжёлые воспоминания, она снова завела речь про самолёт.

– Вот в ту пору, хотя бы самый маленький самолёт! Я бы на его хвосте полетела. Только бы найти, помочь. И жил бы, жил мой Егорыч! – И, скорбно покачав головой с прямым пробором седых волос, спросила:

– Скажи-ка, Петюша, когда же построили-то первый самолёт?

– Давно, Агриппина Васильевна, – вставая за спинку стула, будто для доклада, отвечал Петров. – Ещё в 1882 году русский моряк офицер Можайский построил первый в мире самолёт. Аппарат его поднялся в воздух, и человек впервые полетел, как птица. То было время рождения авиации. Но царизм мял и душил творческие силы народа. Великое изобретение было так же отвергнуто, как и многие другие. Старая Россия не могла создать своей авиации. Только Октябрьская революция положила начало советскому самолётостроению. После разрухи в стране поднималась индустрия, росла авиационная промышленность. И вот, дорогая моя землячка, когда только завершилась первая пятилетка, товарищ Сталин сказал: «У нас не было авиационной промышленности. У нас она есть теперь», – и Петров, посмотрев в её задумчивое лицо, громко закончил:

– Да, Агриппина Васильевна, сейчас уж не тревожатся за свою судьбу такие, как твой Егорыч! Рыбаки воочию убедились, что наша авиация сильна!

– Да, да, – повторила она, находясь ещё под впечатлением слышанного, – это хорошо.

– А теперь меня послушай, родной. Старики вот всё говорят: мне осталось только на самолёте полетать, да и помирать можно. А я сейчас скажу: нет. Слетала и жить хочется. Хочется жить и видеть, как наши соколы на луну или там ещё на какую звезду первыми полетят.

– Живите, дорогая Агриппина Васильевна! Живите! На радость вашим детям… Всем нам. Живите! И вы увидите, что это будет! Непременно будет!