— Храни силу дружины, — продолжал Ярослав. — Дружина опора тебе в городе и на поле бранном. Полюбится молодец — не отвергай, прими в отроки. Не по роду цени дружинника — по силе и смелости; не страшился бы он пролить кровь за Русь под твоим стягом. Юн ты, Олександро, а стол новгородский не гладок, не сломлена в Новгороде сила боляр вотчинных. И князю Андрею Юрьевичу, и деду твоему, великому Всеволоду, и мне боем довелось оберегать новгородский стол. Не любы вотчинным болярам суздальские князья, за то не любы, что возвышаем Суздальскую Русь над другими землями русскими. Будь и ты, Олександро, смел, не клони голову в совете господ, но и на рожон не при; учинится брань по твоей вине — не прощу. В борьбе с вотчинниками опирайся на город, на гостинных людей и ремесленных. Им, городовым людям, люба единая Русь, чтобы вольный торг был всюду. Сила Руси в ее единстве, во власти великокняжеской, которую держит род наш. Помни о том, Олександро! Дед твой, великий Всеволод, оставляя меня на княжение новгородское, как я тебя оставляю, передал мне дар и завещал передать тот дар тебе. Возьми и не расставайся с ним, пока не придет время отдать дар прадедовский твоему сыну, а моему внуку.
Ярослав вынул из уха золотую серьгу с зеленым камушком, которую носил всегда, и продолжал:
— На славу и счастье береги этот дар, Олександро! Дарена ся серьга великому Всеволоду его матерью, княжной половецкой, дочерью хана Аспы, друга Владимира Мономаха. Доведется, Олександро, тебе на бранном поле встретить врага — не посрами головы. В бою будь храбр, но молодечеством не хвались. Не в пустой похвальбе сила. Дружбой с умом и мудрой хитростью сильна храбрость. Дружиничьим воеводой на Новгороде останется воевода Ратмир, а болярин Федор — ближним советником тебе в делах княжих. Полагайся на него; близки они роду нашему и разумом не обижены…
Замолчав, Ярослав пристально взглянул в лицо Александра.
— Хмуришься, Олексанко? Не рад, что остаешься на Новгороде?
— Не рад…
— Почто так?
— За твоею волей, батюшка, легко я жил, тревоги не ведал… Не умею складные речи вести.
— Ой ли! Не обижай себя, Олексанко! Помни, о чем я молвил, и не роняй достоинства своего, поступай так, как надлежит поступать князю. А теперь вели-ка принести ендову меду старого да пошли сказать Даниловичу и Ратмиру, что хочу им слово молвить…
Затихли княжеские терема. Отбыла в Переяславль Федосья Мстиславовна с младшими детьми; ушла с княжим поездом и большая дружина.
Перед тем как отбыть поезду, владыка отслужил обедню у святой Софии; юрьевский игумен Нифонт, друг Ярослава, провожал поезд до Торжка.
Непривычная тишина хором в первые дни пугала Александра. Со всех сторон навалились на него заботы. Не гуляет он, как прежде, с другом Гаврилкой, не ходит в боры и на катания на гору за Власием. И Гаврилка стал степеннее; надел он синий дружиничий кафтан, Александра величает князем, Ратмира воеводою.
Жить остался Александр в том же тереме, где жил при матери. Две горенки просторны для одного. Люди говорили с ним на дворе или в большой гридне. Сказал как-то Александр Ратмиру, чтобы тот переселился в терем, Ратмир отказался, сказал: «Не привык я, княже, спать на мягких перинах».
Дни становились длиннее. Солнце все выше и выше гуляло по небу, начал притаивать снег. На карнизах хором по ночам намерзали длинные, хрупкие сосульки. Прежде Александр любил сбивать их; падая, сосульки искрящимися брызгами вспыхивали на солнце. Хорошо бы и нынче позабавиться, но… Он — князь, а князю ли тешиться детской забавой! На четвертой неделе поста распустило дороги: ни пройти никуда, ни проехать. Настала ростепель.
В один из этих дней Александра захватила хворь, но он крепился, даже воеводе Ратмиру не поведал. Утром ходил к княжей веже, где собирались дружинники на стрелецкую потеху. Александр тоже брал лук, опускался на колено, целил стрелу в вороний глаз. Чья стрела падала мимо меты, того Ратмир заставлял обежать дальний круг.
В горнице у себя Александр прилег: авось, думал, отойдет немочь. Но близко вечер, а хворь разыгралась, мучила сильнее. Вечером Александр не пошел на игру, где его ждала Любаша. Знал — рассердится, но как ему, хворому, показаться девушке?
Сквозь слюдяную створу оконницы доносится со двора шум. Знать, игру затеяли дружинники. Там ли Любаша? Александр старался отличить ее голос. Нет, не слышно. Неужто и с нею что-нибудь неладное? Стало страшно одному. Позвать бы Ратмира… Подумал и вспомнил: воеводы нет в хоромах, ушел к оружейным мастерам на Торговую. Александр закрыл глаза, долго лежал неподвижно.
Читать дальше