На заезжем дворе, куда забрел Володша, ночуют обозные. Ведут они на Новгород обоз с солью из Русы. Большебородый, кряжистый, с узловатыми руками мужик, сидевший у светца, спросил Володшу, когда тот, положив на полавочник овчинный колпак и не снимая кафтана, сел на лавку:
— Почто не разболокаешься, паробче? В избе тепло, и щей нальет хозяйка, ежли охота есть да мордка за пазухой. Бабы здешние тароватые, уважают прохожих и проезжих… А может, в путь спешишь глядя на ночь?
— Спешу, — ответил Володша. — Нет ли попутчиков на Новгород?
— Сам-то дальний?
— Дальний. Из Великого Пскова.
— Уж и великого, — рассмеялся обозный; зажег от огарка новую лучину и вщемил ее в светец. — Что нынче ни городок, то и великий. Мы свою Русу, в отличие от великих, старой зовем. А идем мы с солью на Новгород; обночуемся вот, коней покормим да после третьих петухов и тронемся. Приставай, коли нужда. Как нынче живут у вас на Пскове?
Володше не хотелось раскрывать подноготную перед незнакомыми-. Скажешь, а бог знает, как поймут тебя. Ответил неопределенно:
— Живут, хлеб жуют.
— То-то… Слушок есть, паробче… Вон Лукмашка, — обозный показал на молодца с вьющимися льняными волосами и бородой, притенившей подбородок. Молодец сосредоточенно и неторопливо разматывал оборы лаптей. — На торгу он здешнем был… Будто Псков ваш снова лыцарское войско обложило. Ты, этак-то, пешо всю путину?
— Нет, конь пал в бору.
— Та-ак. Вижу, одёжу не истрепал и сапоги не сносил. Как звать тебя по-христиански-то?
— Володшей.
— А меня Мосеем. Спроси на Русе, всяк покажет Мосея. Про слушок-то — врут аль бают правду о лыцарях?
Слезившиеся с надворья глаза Володши, привыкнув к теплу, отошли. От горящей лучины приятно пахло жилым дымком. Володша осмотрелся. Высокий черный потолок заезжего венчал выскобленные бревенчатые стены. В красном углу, на божнице, темнел неразличимый лик иконы, на столе опрокинута после хлебова большая деревянная миса и рассыпаны хлебные крошки. За стеной, в хозяйской горнице, ревет чадо.
— Близко лыцари к Пскову, — сказал. — По то и гонцом иду.
— Не врут, — помотал головою Мосей. — Беда вашему Пскову, — сочувственно продолжал он. — Мы-то, в Русе, далеко, а у вас что ни год, то и ярые гости.
— На рубеже живем, — сказал Володша. — Не устоим мы, гляди, и к вам пожалуют. Тронутся латинские меченосцы на Новгород, не обойдут Русу. Спалят город. Мужей посекут, а женки полон изведают.
— Не сладкое ты слово молвил, паробче, бе-да-а!
— Сказывают; велико нынче войско у лыцарей… Надёжа Пскова на помощь Великого Новгорода.
— Злой народ латинские лыцаришки, — подумав, промолвил обозный. — Не унимаются. На Руси-то, знать, всем придется браться за топоры. Лукмашка, слышал, что человек молвил? — Мосей обернулся к сыну. — . Никак тебе идти в войско.
Лукмашка встал, потянулся. Володша залюбовался его высокой, складно сложенной фигурой.
— И пойду, татко, не устрашусь, — произнес он. — Не на задворках живу.
— Слышал, сынок мой что молвил? — довольно усмехнулся Мосей. — В тоегодний мясоед оженил его. Бабу взял хорошую, огонь! Ладно живут.
Владычные служки зажгли свечи в Грановитой. Собрались в палату старые посадники и тысяцкие, кончанские и уличанские старосты, старосты гостиных и ремесленных братчин. Владыка Нифонт известил всех и позвал на совет.
Непривычно старым боярам многолюдство в совете господ. Точно и не совет нынче. В ожидании Нифонта вспоминается боярам выход в Грановитую покойного владыки. Введут его, поддерживая под плечики, черные попы… Муха не пролетит в торжественной тишине. Медленно-медленно поднимутся темные крылья владычной мантии, благословляя совет, и тонкий, высокий голос, словно внезапно вспыхнувший свет, озарит палату.
При владыке Нифонте не стало прежнего благолепия. Опередив черных попов, он, без их помощи, просто и неожиданно взошел на владычное место и, не садясь, поднял руки со сложенными двоеперстиями.
— Во имя отца и сына… — возгласил скороговоркой, не повышая голоса. — Начнем совет, мужи, — продолжал он. — Со тщанием и мудростью молвим слово свое, и будет слово ваше словом Великого Новгорода.
— Князю быть бы в совете господ, владыка, — подал голос боярин Никифор Есипович. — Ладно ли ему в стороне-то?
— Князь Александр не в стороне от совета, болярин, — сухо, прежней скороговоркой, рассеял Нифонт недоумение Есиповича. — Княжей просьбой созван совет.
…Александр собрался в Грановитую, но на выходе его задержал Гаврила Олексич.
Читать дальше