Анатолий Субботин - За землю Русскую

Против владычного слова в Новгороде Великом ни князь, ни бояре в совете господ не судят суда. Да и кто понесет навет или жалобу на дом святой Софии! Ратники владычного полка сожгут жилье непокорного смерда, а самого бросят в поруб.

В первые дни владычества своего в вотчине Глина сидел тихо. Он не показывался за воротами острога: смотрел добро, что сложено в клетях, бранил работных холопов, но ни к кому из них пальцем не прикоснулся. По вотчине разнеслась весть о доброте нового правителя.

Как-то вышел Семен за острог. Остановясь на берегу Шелони, он обнажил голову и потер ладонью лысину. Пора летняя, люди — кто на пахоте, кто в борах. Неподалеку, в тени дубка, усмотрел Семен холопа. По древности лет посажен был тот вязать метлы березовые; в молотьбу, как начнут вороха веять, подкидывая лопатами на ветру зерно, нужны будут метлы.

Семен подошел к древнему.

— Вяжешь? — спросил.

— Вяжу, — холоп доверчиво взглянул на ключника. — Теплынь-то какая нынче, создатель, благода-ать! Вяжу метлу и любуюсь вот на реку — блести-ит на солнышке, как налитая. А косточки у меня ломит, чую, уж не к дождю ли?

— Нужен дождик-от?

— Как не нужен, создатель! Лен зацветает, дай-ко помоку ему — на пол-локтя прибавится стебелек; не падет дождика — поубавится ленку.

— Меня знаешь, старче? — Глина спросил и выше закинул голову.

— Знаю. Ключник ты на вотчине. Хвалит тебя народ, милостив, бают.

— А как сам думаешь?

— Мне-то о чем думать, создатель! Добер к народу — и ладно.

— Давно ли обитаешь на Шелони, старче?

— Давно. Рожден здесь и помирать тут буду.

— Далеко ли отсюда устье Мшаги? Слыхал о такой реке?

— Слыхал и оком ее зрел, — беззубо, усмехнулся древний. — Как пойдешь отсюдова вниз по Шелони, — он показал в сторону бора, который темнел за излучиной реки, — и полдня не будет пути до устья.

— Искусные домники, сказывают, есть на Мшаге?

— Есть. В Медвецком погосте. Хитрецы там, ох хитрецы, создатель! В Новгород возят крицы и сами куют изделия.

— Погост тот… далеко от устья?

— Почто далеко, недалечко. Топор, коса ли горбуша кому потребна, бегут к медвецким кричникам. Вольный погост у них.

Семенко Глина, как бы забывшись, постоял, любуясь сверкающим лоном реки. За нею раскинулся поемный луг, а дальше, на холме, виднелись избы погоста.

— Чья земля там? — спросил, показывая на луга.

— Вольная, Великого Новгорода. А туда, вверху по Шелони, была вотчинка болярина Нигоцевича. Сам-то болярин за рубеж ушел, а земельку не унес.

— Не твоего ума дело, старче, судить болярина, — нахмурил брови Глина. — Может, знавал ты Данилу-бортника, чья поляна на займище на Шелони?

— Слыхал, — не понимая, отчего потемнело лицо ключника, ответил древний.

— Нынче жив Данила?

— Что ему станется, создатель! Мужик крепкой.

Глина вернулся в ограду. На колоде у клети, в которой топили воск, стоя на коленях, пластали березовые поленья двое работных холопов. Глина подошел к ним. Работных не испугало внезапное появление попа. Казалось, они даже были довольны тем, что его видят.

— Горит ли огонек под котлами, отроки? — спросил Глина. — Много ли кругов воску налили?

— Не зажигали нынче, — ответил тот, что был ближе.

— Дивно слово твое… Почто не зажигали?

— Дровишки пластаем. Поглядеть бы тебе, ключник, на котлы да на печи в клети: старое все, худое. Зажжем — дыму полно, от угару голова мутится. В аду слаще. А страху… Только и ждешь — не спалить бы.

— Дивно, дивно, отроки! — словно бы удивясь тому, что услышал, сказал Глина. — Встань-ко!

Холоп поднялся. На ногах он оказался так высок, что голова Глины еле достигала ему плеча. В синих, спокойных, как лазурь, глазах работного не отражалось ни беспокойства, ни удивления.

— Что велишь? — спросил он попа.

— Эко вырос ты, отроче, — глядя на него, промолвил Глина. Пропитанная воском, темная от копоти холщовая рубаха холопа топорщилась лубом. — Подними-ко, отроче, сю булыжинку, порадуй! — Глина показал на выступавшую из утоптанной луговины серую шапку камня-дресвяника.

Холоп ухмыльнулся, приблизился к камню, потрогал — не поддается. Тогда он поплевал на ладони, нагнулся и, рванув камень к себе, выворотил его. На месте, где лежал камень, зияла влажной землей яма глубиной по колено.

— Есть силушка, — одобрил Глина. — А теперь, отроче, сбегай к овражку, наломай черемушника. А как принесешь сюда, тут вы, отроки, за безделие свое постегаете друг дружку. Сперва он, — Глина показал на холопа, стоявшего поодаль. — Он послабее тебя, ну и начнет, а после, как скажу, ты постегаешь. Да без хитрости, отроки, во всю силу, а то осержусь. Крестили-то каким тебя христианским именем?