Анатолий Субботин - За землю Русскую

— Хороша рубашка, Никаноре, — похвалил Александр, осмотрев изделие, — но тонка. От меча и топора не прикроет.

— Так ли, княже? — хитро усмехнулся Никанор.

— Рассеку одним взмахом.

— Нет, Александр Ярославич, не рассечь.

— Рассеку. Ровно, колечко в рубашке, того и жаль, что легко.

Никанор усмехнулся.

— Мордки не возьму за пробу, махни топором!

Никанор бросил наземь кольчужку. Александр взял топор, размахнулся. — Брызнули искры, как от костра. Ударив, бросил топор, поднял кольчужку. Как он ни вертел ее перед собою — цела, ни одно колечко, ни одну заклепочку не порвал топор и не рассыпал.

— Моя правда-то, Александр Ярославич, — довольно ухмыльнулся Никанор. — На топор взгляни — остер был, а теперь в зазубринках.

— Цены нет рубашке, — признался Александр, продолжая рассматривать тонкие и мелкие кольца. — Смел ты, Никаноре, не пожалел изделие, под топор бросил… А ну как рассыпал бы…

— Нет, Александр Ярославич, рубашка моя топора крепче.

Александр встряхнул кольчужку, поднял ее перед собой, взглянул «на свет». Там, где пришелся удар топора, видны царапинки. Спросил:

— В чем ее хитрость скрыта, Никаноре?

— Не хитростью крепка кольчужка, Александр Ярославич. Железо в ней силу имеет.

— Кто в Новгороде умеет вязать кольчужки по-твоему?

— Противу моей?.. Не слыхал других мастеров. На Мшаге, у домниц тамошних, есть кузнец… Кольчужки не вяжет, а топоры его с моей рубашкой поспорят.

— Хорошего мастера зови на Новгород, Никаноре, — посоветовал Александр. — А за такое вот изделие, — он снова встряхнул кольчужку так, что она зазвенела, — горячего коня не жаль.

— За коня, княже, не отдам рубашки.

— Мало? Золота хочешь аль серебра?

— Ни золота, ни серебра не возьму, а пришлась по сердцу — возьми в дар.

— Не откажусь, Никаноре, — Александр улыбнулся и передал кольчужку Олексичу. — Будет случай — отдарю тебя. Еще хочу молвить: хороши твои изделия, да мало их. Возьми, Никаноре, двух или трех молодцов, обучи их ковать железо по-твоему!

Давно миновали полдни, когда Александр вернулся на княжий двор. Не заглянув к себе, он прошел в терем к княгине. Евпраксеюшка, увидев князя, всплеснула руками и обмерла.

— Люди добрые, где же ты побывал, князюшка светлый? Чай, пыли да сажи на Новгороде не осталось, все на себе принес. Оглянись-ко, посмотри на себя!.. Осподи мой ты боже! Неужто нет у нас воевод, некому дело делать? Вели им, а сам князем сиди! В теремах-то светлее станет.

— Худому учишь, мамка, — нахмурился Александр, но все же осмотрел себя, поморщился. — А делаю то, что надо делать. Параша, скажи хоть ты мамке, не ворчала бы, — подошел он к княгине.

— Мамка и на меня ворчит, — промолвила княгиня так, словно и она не одобряет князя.

— Княгинюшка-то… Что она скажет? — не унималась мамка. — Отроду не видано того, чтобы князьям в черном теле жить. Княжее место в тереме да в гридне думной. Князю слово молвить, а дьякам да болярам слово исполнить. К нам, на княжий-то двор, именитые боляре носу не кажут, и дела княжеские никто не вершит. Ты по кузням нынче, а в утре свейский посол прибыл на Новгород. День к концу, а небось, князюшка светлый, не слыхал о свее?

— О свее?..

— С делами-то он не с важными ли?

— Спасибо, мамка, напомнила, впрямь не слышал. Прости, Параша, пора мне…

Александр обнял княгинюшку, чмокнул в щеку. Не успела она опомниться, шаги его уже стучат в переходе.

— Ох! — вздохнула. — Почто ты, мамка, напугала Сашеньку?

В княжей гридне зажгли свечи. Александр в том же уборе, что был в тереме, сидит в переднем углу, на лавках — ближние дружинники. Рядом с князем воевода Ратмир, насупротив — боярин Федор Данилович и Гаврила Олексич.

— Сможет ли Великий Новгород отразить врага, если лыцарское или свейское войско подступит к городу? — сказав о после шведского правителя и о том, что войско шведов стоит у русского рубежа, спросил Александр. Никто не отозвался. — Острог наш крепок, — продолжал он, помолчав. — Но на подходе от Луги и Пскова, кроме городков на Шелони, нет у Новгорода ни острожка, ни монастыря. Монастыри новгородские стерегут пути от Торжка, охраняют Новгород Великий от… Суздальской Руси.

С горькой усмешкой он назвал сильные монастыри в Ильменье, у истоков Волхова и по Волховцу.

— От Пскова и с Ладоги, — продолжал он, — открыт путь к городу. Колмово и Аркажа — два убогих монастырька да Тесовский острожек… Не закроют они пути. Пустим врагов к городу, затворимся в остроге и, может, отсидимся, но людям новгородским великое станется разорение. Много невинной крови прольется и хором сгорит много. Быть ли тому? — Александр повысил голос. — Ждать ли врага в городе, укрываясь за его стенами, или в поле идти, встретить на рубеже?