Антон Хижняк - Даниил Галицкий

— Дедушка, как вас и благодарить? — низко поклонился Иванко.

— Благодарить? Потом. Это я тебя должен благодарить. Опять кузница при деле будет.

…Снова путники едут лесом. Только теперь они веселее стали, то тут, то там вспыхивает смех. И кони бегут бодрее. Иванке не терпится — хотя бы до вечера успеть доехать! Он стегает коня, и тот скачет, отбрасывая копытами землю. Иванко не оглядывается, сейчас уже нечего бояться — враги остались далеко позади, а товарищи пусть поспевают за ним.

Еще одно оселище проскочили, и уже у крайней хаты остановил Иванко коня и спросил у женщины, которая перешла дорогу с полными ведрами:

— Далеко ли до Владимира?

Она удивленно осмотрела незнакомых всадников и ничего не ответила.

— Ты что, глухая? — пошутил Иванко.

— А ты слепой? — в тон ему задорно засмеялась она.

— Слепой!

— Вижу. Ничего перед собой не замечаешь, чуть меня конем не растоптал. На пожар летишь? Или, может, к ладе своей?

Иванко был удивлен. Молодица угадала причину его спешки.

— К ладе.

— Теперь верю… Уже недалеко — свернете налево за той липой, а оттуда останется два поприща.

Иванко дернул коня за поводья, пришпорил его, и конь с ходу пустился в галоп.

— Счастье с тобой! Да будет тебе удача! — сочувственно крикнула вслед ему молодица, но Иванко уже не слыхал ее напутственных слов. До поворота доскакали в одно мгновение, оттуда простиралась прямая и ровная дорога, показались первые строения города Владимира. А солнце уже садится; только что висело над деревьями, и вдруг его красноватый шар закатился за горизонт. Хотя бы успеть, пока не наступят сумерки. А это что? Навстречу им мчатся два всадника. Один снимает шапку и машет ею, приветствует. Да это же Теодосий! А второй кто? Иванко внимательно всматривается, и неожиданно руки его бессильно опускаются. Конь, не чувствуя твердой руки хозяина, перешел на рысь. Неужели это Роксана? Она! Уже совсем близко. Это ее раскрасневшееся лицо, ее большие голубые глаза. Как радостно сияют они! И волосы старательно причесаны, и пробор на голове, а светло-русую длинную косу ветер забросил на грудь. Вот она, желанная! Роксана останавливает коня и склоняется к Иванке.

— Роксана! — срывается шепот с Иванковых губ, но она слышит это ласковое слово и левой рукой обнимает его.

Иванко крепко прижимает ее к себе, целует, сажает в свое седло — она кажется такой легонькой, как пушинка. Роксана приникла к нему; от стыда, что видят другие, прячет свою голову у него на груди.

— Иванко! — кричит Теодосий. — Иванко! Да ты разве не видишь, что это я?

Вопрос Теодосия доносится до Иванки будто откуда-то издалека. Что он может ответить, если нет слов, если в этих сумерках его озарил ярчайший свет и он, ослепленный, ничего не видит…

— Иванко! — хохочет Теодосий. — Иванко! Хлопцы! Что это вы с ним сделали?

Но те молчат. Они полукругом окружили Иванку, Теодосия и Роксану и удивленно переглядываются.

Опомнившись, Иванко радостно протягивает Теодосию левую руку — правой он крепко держит Роксану.

— Спасибо! Спасибо, Теодосий! — взволнованно произносит Иванко и неловко улыбается, оглядываясь на своих товарищей.

— Поехали, Иванко, — тихо говорит Теодосий, тронутый их нежной встречей.

Он едет первым, за ним ступает конь Иванки. Теодосий умышленно торопится, едет не оглядываясь, чтобы никто не увидел, как по его лицу скатилась непрошеная слеза. Он незаметно поднимает руку с плетью и, будто поправляя шапку, быстро вытирает щеку. В эту минуту он невольно вспомнил свою жизнь и растрогался.

«Что с тобой, Теодосий? Давно же это было», — говорит он сам себе.

Взволнованный близостью Роксаны, Иванко и не заметил волнения Теодосия. Если бы Иванко не был в таком состоянии, он обратил бы внимание на то, что вдруг исчезла шутливость Теодосия, Роксана подняла голову и посмотрела на Иванку. Еще никогда ее глаза не обжигали его таким огнем.

Конь Иванки помчался за конем Теодосия, а Иванке казалось — вокруг никого нет, а он летит с Роксаной на чудесном ковре-самолете, о котором мать рассказывала в сказках.

Только день пробыл Иванко на княжеском дворе. Теодосий водил его к княжичам Даниилу и Васильку.

— Живут они одни, — рассказывал ему Теодосий. — Матери нет. С Мирославом они. Да оно и лучше — лучше для княжичей. Мать все время молится, молчит как рыба, с монахинями шепчется. Такая буря вокруг, супостаты зубами щелкают, укусить норовят, а она с монахинями… Разумно сделала Даниилова мать, — хохочет Теодосий, — в монастырь пошла. Пусть идет, — шепчет он Иванке на ухо, — тут мечами надо, а не молитвами. Хотела и Светозару потащить, а та и так и этак: я, мол, наведываться к вам буду. Ха-ха-ха! — раскатисто звучит смех Теодосия. — Девка что твой огонь, возле нее муж, молодой сотский, а ее в келью тащат молиться! — Теодосий сложил руки на груди, закрыл глаза и сделал гримасу. — Не в монастырь пошла Светозара, а с мужем услаждается. Роксана теперь у нее. Вот хорошо, что ты появился, а то Роксане одной скучно.