Александр Рубакин - Рубакин (Лоцман книжного моря)

Дядя Миша всюду и всегда был всеобщим любимцем. В своей работе он был исключительно честным человеком. А работа у него была нелегкая. Большую часть жизни он служил фабричным инспектором — ему приходилось следить за техникой безопасности на заводах, за соблюдением тех немногих правил по охране труда, которые существовали в то время и которые фабриканты не хотели соблюдать. Он при всей своей мягкости умел заставить выполнять положения закона, но не больше: больше ему самому по закону не полагалось. Политических убеждений у него не было — он возмущался несправедливостью, которую видел вокруг себя, однако не боролся с нею и даже отца уговаривал не бороться. К отцу он относился с большой любовью и уважением.

Совсем иного характера была семья моей матери, в которой отцу тоже, по существу, было нечего делать и которая рассматривала его как человека, недостойного ее круга, — писателя и революционера.

Моя мать, Надежда Ивановна Игнатьева, первая жена моего отца, родилась в Вологде и очень любила вспоминать об этом городе, в котором, впрочем, она жила мало. Я не знал ни ее матери, ни ее отца, а между тем у них была большая семья. Мать моя была последней дочерью, а всего в семье было 16 детей. Семья жила очень небогато, как обычно жили семьи мелких чиновников, но дети почти все сделали крупную карьеру.

Редкие из родных моей матери поддерживали хорошие отношения с Николаем Александровичем Рубакиным. Среди этих немногих в первую очередь следует назвать ее двоюродную сестру Августу Владимировну Мезьер. Это была довольно красивая женщина со светлыми кудрявыми волосами, властная, имевшая всегда твердое мнение обо всем. Августа Владимировна, или, как называли ее в семье, Гуля, придерживалась определенно левых взглядов. Она стала фельдшерицей, в свое время работала «на голоде». 9 января 1905 года после расстрела мирной демонстрации рабочих она провела целый день на Дворцовой площади, перевязывая раненых. Вечером она приехала к нам и рассказала об этом кошмарном расстреле.

Августа Владимировна вместе с Н.К.Крупской, сестрами Менжинскими, моей матерью преподавала в воскресной школе на Шлиссельбургском тракте. Она работала и в библиотеке Рубакина. Под его руководством она сделала ряд научных работ, составила библиографию российской словесности, признанную классической. А.В.Мезьер стала впоследствии широко известна среди библиографов.

Вторым человеком из семьи Игнатьевых, признавшим Рубакина, была племянница матери Маруся Гирс. Дочь крупного царского чиновника из старой дворянской семьи, она сочувствовала революционному движению, оказывала моим родителям услуги в конспиративной работе — прятала литературу, переносила ее. Когда в конце 1907 года я бежал из Сибири, именно Маруся устраивала мне нелегальный отъезд за границу, доставала явки.

Николай Александрович Рубакин прожил почти 85 лет. Он жил в самую бурную, самую великую эпоху истории нашей страны. Он еще застал в своей жизни и борьбу «Народной воли» против царского самодержавия, и разгром этой организации, нарождение нового, марксистского течения русской революционной мысли, и темную реакцию конца 60-х и начала 90-х годов прошлого века, и мощный подъем революционного движения в начале века, и первые грандиозные выступления пролетариата в 1905 году, и новый разгул кровавой реакции в последующие годы, и снова подъем революционного движения, и, наконец, Великую Октябрьскую социалистическую революцию. Он пережил русско-турецкую войну 1876 — 1877 годов, и русско-японскую войну 1904 — 1905 годов, и первую империалистическую мировую войну, и великую войну Советского Союза с германским фашизмом. И почти во всех этих событиях он так или иначе участвовал, все они отражались на его общественной и личной жизни. Он прожил почти 40 лет в Швейцарии, далеко от Родины и в то же время работал только для Родины.

Эпоха, в которую жил Рубакин, была и эпохой величайших технических завоеваний. Он видел рождение века электричества, появление первых автомобилей, первых самолетов, беспроволочного телеграфа, радио, телевидения и многих сотен других изобретений, выражавших человеческий гений и разум, которые прославлял Рубакин.

Николай Александрович, по существу, мало что помнил об ораниенбаумском периоде своей жизни, так как его семья переехала в Петербург в 1873 году, когда ему было всего 11 лет. Он помнил только то, что в Ораниенбауме отец заставлял его и Мишу продавать веники при входе в бани и следить за тем, чтобы приказчики не разворовывали кассу.