Утверждают, что последними словами Мазепы были:
«А где же?..»
Но чем именно он интересовался? Уж не истиной ли, которую так тщился всю жизнь отыскать Даниил Крман? Тут кстати будет вспомнить и о самом Данииле Крмане. Вместе с По-горским они добрались до Бендер. Их внезапно вызвал к себе король. Едва оправившись от раны, он опирался на палку. Был бледен и, казалось, растерян. Чувствовалось, что стоять Карлу трудно. Его сероватое худое лицо было покрыто росинками пота.
— Мы решили удовлетворить вашу просьбу.
Поначалу Крман и Погорский даже не поняли, о чем идет речь. Оказалось, что о денежной помощи на восстановление коллегии в Пряшеве. Именно за этим они почти год назад прибыли в ставку короля в Могилеве. Почему Карл только теперь решил наконец расщедриться, оставалось загадкой. Возможно, золото, доставшееся королю от гетмана, просто никак нельзя было использовать. Между тем Карл изнывал в бездействии. Он привык быть в центре внимания всей Европы, как красивые дамы царят на балах. Может быть, почувствовав, что выходит из моды, он решил совершить что-нибудь неожиданное. Например, одарить пряшевских протестантов толикой золота.
— Надеюсь, этих денег хватит для того, чтобы построить коллегию вдвое больше прежней?
— Спасибо, ваше величество. Мы не можем найти слов, которые выразили бы всю глубину нашей благодарности! — поклонился королю Погорский. — Члены нашей общины во веки веков будут славить ваше великодушие.
Карл поморщился. То ли от боли — ведь рана, еще не зажила, — то ли ему не понравились слова Погорского. И совсем обычным, «не королевским» тоном спросил:
— Что вы сегодня делали?
— Слушали проповедь походного капеллана Михаила Энемана.
— О чем же он говорил?
— Он назвал десять разных причин, которые привели к катастрофе под Полтавой и Переволочной.
— Не одну, а десять? — удивился Карл. — Не многовато ли? Значит, Энеман разбирается в военных делах лучше, чем я. Не назначить ли его главнокомандующим в одной из будущих кампаний? Желаю вам всего доброго и счастливого возвращения на родину. Деньги вам выдадут завтра же.
Не улыбнувшись и даже не кивнув им на прощанье, король повернул к дому. Погорский и Крман низко поклонились уже удаляющейся худой спине короля.
— Что ж, теперь и вправду домой.
— Да, — сказал Крман. — Наверное… Подожди! Мне плохо. Дай руку.
Небольшой белый домик с красной черепичной крышей и двумя тополями у входа, желтая, потрескавшаяся от жары земля, стоящий поодаль колодец — все вихрем завертелось в сознании Крмана.
— Стой! — успел крикнуть он. — Я не могу идти. Левая нога. Я не могу ее согнуть.
Погорский понял, что начался очередной приступ — один из тех, в которые ввергали Крмана горевшие на холмах под Полтавой костры.
Крмана лечил, если это можно было назвать лечением, все тот же Михаил Энеман, который произнес речь о десяти причинах временного поражения шведов. Энеман, как и подобает каждому порядочному капеллану, обладал кое-какими познаниями в медицине. По просьбе Погорского он осмотрел больного, расспросил, когда и как начались головокружения и припадки. Затем уселся на табурет и принялся размышлять. Дряблые щеки свисали на грудь. Белесые брови топорщились. А серые глаза капеллана были спокойны, холодны. В них не угадывались ни чувства, ни мысли.
— Это болезнь не тела, а души! — изрек наконец капеллан. — Лекари здесь бессильны. Но я попробую помочь несчастному.
Действительно, как только Крман пришел в себя, Энеман начал осторожно расспрашивать, что именно его так потрясло в той стране снегов, волков, медведей и извечных беспорядков.
— А вы видели хотя бы одного волка или медведя? — спросил Крман.
— Нет, если честно, то не видел, — бесстрастно, без улыбки произнес Энеман. — И меня их волки и их медведи не интересуют. Более того, мне совсем не довелось наблюдать беспорядков. Зато я твердо знаю, что нас разбила вполне упорядоченная и хорошо обученная армия. Но речь сейчас о другом. Что с вами? Почему вы плачете? Именно сейчас вы должны рассказать мне, какая беда стряслась с вами. И тогда я обещаю употребить все мои знания и способности, чтобы спасти вас.
Слезы текли по седым небритым щекам Крмана.
— Я расскажу. Я обязан рассказать. Я чувствую, что больше не в силах носить все это в себе.
Энеман внимательно слушал. Не задавал никаких вопросов, не перебивал и не торопил Крмана. Может быть, именно поэтому Крман, останавливаясь и надолго замолкая, собираясь с силами, все же сумел изложить все то, что он пережил, начиная от внезапного визита Василия в Пряшев до того момента, когда он почувствовал, что костры на холмах возле Полтавы сводят его с ума.
Читать дальше