Всеволод Соловьев: Гений

Однако, недѣли черезъ двѣ, я, мало-по-малу, вступилъ въ новый фазисъ. Меня начинали занимать наблюденія надъ больными и здоровыми, надъ пестрымъ прибывающимъ и убывающимъ «водянымъ» обществомъ. И прежде всего меня поразила сравнительная немногочисленность вообще людскихъ типовъ. Я здѣсь ровно ни съ кѣмъ не былъ прежде знакомъ, никогда не встрѣчался, а между тѣмъ я отлично уже зналъ всѣхъ этихъ «дамъ» и «кавалеровъ», молодыхъ и старыхъ, даже дѣтей. Такихъ людей, съ такими-же лицами, походкой, манерами, голосомъ, я уже видалъ, и даже не разъ въ жизни. Полнаго тождества нѣтъ и быть не можетъ въ матеріальной природѣ и, конечно, если-бы даже на каждомъ квадратномъ аршинѣ земного шара выросло по человѣку, все-же никогда не нашлось-бы двухъ людей, вполнѣ тождественныхъ между собою. По число людскихъ типовъ весьма ограничено и типы эти повторяются до безконечности. Только время, народность и общественное положеніе кладутъ на нихъ свою печать, не касаясь, однако, ихъ существенныхъ чертъ. Каждое время и каждая народность вырабатываютъ нѣсколько типовъ; однако, далеко, далеко не такъ много, какъ это можетъ казаться сразу…

Но къ дѣлу. Итакъ, я наблюдалъ и передо мной ежедневно, подъ звуки музыки весьма сноснаго полкового оркестра, будто разноцвѣтные треугольники, квадратики и звѣздочки калейдоскопа, мелькали, складывались и пропадали разныя лица. И я слѣдилъ за этой игрою жизни и людскихъ интересовъ, не только внимательно, но, минутами, даже почти злорадно — такъ раздражительно начинали дѣйствовать на меня воды и ванны.

Вотъ мамаша и двѣ дочки. Онѣ стараются держаться важно и, очевидно, причисляютъ себя къ «обществу». Онѣ изъ столицы. Мамаша еще затягивается, модничаетъ и то и дѣло подноситъ къ глазамъ лорнетъ на длинной ручкѣ. Вмѣсто носа у нея — почти ничего, и огромный, выпяченный ротъ съ длинными зубами. Даже страшно — какъ есть «адамова голова». Дочки удивительно похожи другъ-на-друга и на мамашу; но при этомъ довольно недурны: носъ у нихъ немножко побольше, ротъ поменьше, стройная фигура, нѣжный, малокровный цвѣтъ лица съ прозрачной бѣлизною и синими жилками. Могутъ, пожалуй, и понравиться. А все и дѣло въ томъ, чтобы найти кого-нибудь, понравиться и выйти замужъ. Затѣмъ и пріѣхали на воды, можетъ быть принеся послѣднія жертвы, чтобы произвести должное впечатлѣніе и свѣженькими туалетами и всѣмъ прочимъ. Когда на виду, съ новыми знакомыми, за обѣдомъ въ ресторанѣ,- привередничаютъ, самыя дорогія кушанья выбираютъ; ну, а если полагаютъ, что никто не видитъ, въ неурочный часъ, въ дальнемъ уголку, такъ исподтишка совсѣмъ плохенькій обѣдъ въ шестьдесятъ копѣекъ кушаютъ. Между собой на родномъ языкѣ шушукаются, а только кто идетъ мимо — сейчасъ-же непремѣнно по французски: иначе не могутъ!

И я слѣдилъ, какъ онѣ подбирали себѣ подходящую «компанію»: для мамаши генераловъ, а для дочекъ — «приличныхъ» офицеровъ и молодыхъ людей въ куцыхъ курткахъ и съ высочайшими, несмотря на жару, воротничками. Попробуютъ день другой — не подошло, и смотришь — ужъ новое знакомство. Всѣхъ, перебрали.

Сколько разъ мнѣ хотѣлось крикнуть мамашѣ: «Матушка, да этакъ ты никогда не выдашь дочекъ! Губишь ты ихъ, совсѣмъ губишь — помилуй, ни на шагъ отъ себя, вѣчно рядомъ съ ними, будто нарочно для сравненія. Кто-жъ это ими прольстится, когда, при удивительномъ вашемъ сходствѣ, ясно какъ бѣлый день, что лѣтъ черезъ пятнадцать онѣ неизбѣжно превратятся въ такія-же „адамовы головы“! Исчезни, сгинь, пропади — тогда, можетъ быть, что нибудь и выйдетъ»…

Еще мамаша, только ужъ съ одной дочкой. Тоже, тонъ и важность у мамаши такая, что даже голову къ затылку пригибавъ. Какъ съ кѣмъ-нибудь заговорила, такъ, съ перваго слова, презрительно цѣдить'начинаетъ:

— Здѣсь жить нельзя… ничего не устроено, никакого комфорта… грязь… гадость… c'est un misérable trou — que voulezvous! я за границу ѣхала, въ Виши, и вдругъ, наканунѣ отъѣзда, такъ случилось, что нельзя… Я здѣсь въ первый разъ и, ужъ конечно, въ послѣдній… Я обыкновенно каждое лѣто за границу ѣзжу!..

Всякій день, а иногда и по два раза въ день ловилъ я эту тираду, слово въ слово, будто урокъ заученный. Она никакъ не могла начать разговора безъ этого вступленія. А дочка была премиленькая, держала себя просто, нравилась многимъ, «приличные» офицеры и молодые люди въ куцыхъ курткахъ стремились къ ней. Познакомилась она какъ-то съ адамовыми головками eu herbe. Но адамова голова-mere быстро и рѣшительно разстроила это знакомство — хорошенькое личико рядомъ съ дочками вовсе не входило въ ея планы…