Онъ захрапѣлъ.
Я тихонько притворилъ дверь изъ спальни и остался въ первой комнатѣ съ Софи. Она не плакала, не рыдала. Она неподвижно сидѣла на диванѣ, съ такимъ скорбнымъ выраженіемъ въ лицѣ, что я не въ силахъ былъ уйти. Она взглянула на меня, и изъ этого взгляда я понялъ, что могу остаться, даже долженъ остаться, что теперь, въ эти минуты, одиночество для нея невыносимо.
Я подошелъ къ ней.
— Благодарю васъ! — прошептала она, крѣпко сжимая мнѣ руку своей маленькой, похолодѣвшей рукою.
— Что онъ?.. — едва слышно, вспыхивая и сейчасъ-же блѣднѣя, прибавила она.
— Онъ заснулъ… — крѣпко, и врядъ ли проснется.
Я прочелъ въ ея робкомъ, почти угасшемъ взглядѣ стыда, смущеніе и мольбу.
— Не осуждайте его, ради Бога, не осуждайте, — умоляющимъ голосомъ начала она. — Если-бы вы знали, какъ мы… какъ онъ несчастливъ!.. Вы скажете, что, несмотря ни на какія бѣды, человѣкъ долженъ быть твердъ и не падать, не унижаться передъ собою… Да, конечно… но, Боже мой, вѣдь, силы ограничены, вѣдь, это всю жизнь, поймите! Онъ давно, почти съ дѣтства, отдалъ себя на служеніе искусству…
Мнѣ показалось, что она начинаетъ говорить будто заученый урокъ, несмотря на то, что горячая искренность и глубокое горе слышались въ ея голосѣ.
— Онъ любитъ искусство, — продолжала она:- вѣритъ въ свое призваніе, чувствуетъ въ себѣ силу таланта, да, чувствуетъ… И вотъ, всю жизнь одна только неудача, одни пораженія, непониманіе!.. Вѣдь, если-бы это въ первый разъ!! Но, конечно, еще никогда не было ничего подобнаго, только должной оцѣнки, похвалъ, громкихъ рукоплесканій, всего, безъ чего артистъ не можетъ жить, безъ чего не можетъ развивать свой талантъ, всего этого было такъ мало!.. А главное, передъ кѣмъ ему приходилось играть? — никакого пониманія, сами не знаютъ, чему шикаютъ, чему аплодируютъ! Вѣдь, не такъ-же ужъ, въ самомъ дѣлѣ, дурно онъ играетъ! Вѣдь, и сегодня, скажите мнѣ по правдѣ, неужели ничего не было въ его игрѣ? Развѣ сцена между королемъ и Позой вышла дурно?.. Онъ вложилъ въ нее столько чувства… это любимая его сцена. Ну, скажите, неужели такъ дурно?..
Взглядъ ея, все глубже и глубже устремлявшійся мнѣ въ глаза, молилъ, требовалъ отвѣта и страшно его боялся.
Мои глаза невольно опустились.
— Дѣло въ томъ, — нетвердо сказалъ я:- что самая форма этого представленія неудачна, не могла быть понята собравшейся публикой. Надо знать публику и ея требованія для того, чтобы имѣть успѣхъ.
Она жадно ухватилась и за эти слова мои.
— Да, да, вы правы, конечно! — съ нервной живостью воскликнула она:- въ этомъ и причина неуспѣха. Но если-бы вы только знали то отчаяніе, въ какое онъ пришелъ! Не судите его… онъ боленъ отъ всѣхъ этихъ неудачъ, оскорбленій его артистическому самолюбію. Я хотѣла удержать его, уговорить… но не могла. Онъ сталъ пить… и вотъ — вы видѣли!..
— Гдѣ вы узнали его, какъ сошлись, какимъ образомъ вышли за него замужъ? — спрашивалъ я, чувствуя, что именно теперь, въ эту минуту, она откровенно мнѣ скажетъ все.
Она слишкомъ долго была замкнута въ себѣ самой, въ своемъ горѣ, въ своей гордости. Но теперь, теперь осталось одно горе, и ей нужна, страстно нужна живая человѣческая душа, хоть для минутной помощи ея глубокому душевному одиночеству.
Она вдругъ стала даже почти спокойной и задумалась. Все ея дѣтски нѣжное, юное и въ то-же время уже совсѣмъ законченное, страдальческое лицо приняло сосредоточенное выраженіе. Брови сдвинулись, на лбу собралась морщина.
— Хорошо! — сказала она, какъ-то рѣшительно тряхнувъ головою и глядя на меня серьезнымъ, глубокимъ взглядомъ. — Хорошо! я скажу вамъ все. Я знаю, здѣсь ходятъ всякія сплетни про меня… и мнѣ конечно, это все равно, пусть думаютъ обо мнѣ, что угодно. Но вы… да, я не хочу, чтобы вы обо мнѣ думали такъ… чтобы вы думали не то, что есть. Я вамъ благодарна…
Голосъ ея дрогнулъ, и прелестный ротъ уже совсѣмъ почти сложился въ ту жалкую и милую мину, какая появляется у дѣтей, собирающихся плакать. Но это было на одинъ только мигъ. Она подавила въ себѣ слезы и продолжала:
— Мнѣ никого, никого не надо, мнѣ тяжело съ людьми, одной лучше, и я не хотѣла, чтобы вы… но теперь, сегодня… вѣдь, вы одни отнеслись по-человѣчески, вы одни пожалѣли и помогли мнѣ. Я вамъ скажу все…
Она наклонилась къ столу, на которомъ почти уже догоралъ огарокъ свѣчки, подперла голову обѣими руками. Ея растрепавшіеся, распустившіеся бѣлокурые волосы обильной волной упали напередъ, почти закрывая отъ меня лицо ея. Я видѣлъ только опущенныя вѣки ея глазъ и длинныя темныя рѣсницы.
Читать дальше