Всеволод Соловьев - Наваждение

Я не могъ дотронуться до моей диссертаціи, не могъ никого видѣть: предо мной была только Зина.

Но я не шелъ къ ней, я чувствовалъ что мнѣ до новаго свиданія съ нею предстоитъ еще одно тяжелое дѣло. Мнѣ страшно было приступить къ этому дѣлу, и не зналъ я, какъ приступлю къ нему, и тянулъ часъ за часомъ.

Но на второй день вечеромъ я вдругъ и неожиданно для самого себя написалъ письмо моей невѣстѣ. Не помню, что именно писалъ я ей, только она, конечно, не могла обмануться въ значеніи письма этого: я навсегда прощался съ нею.

Какъ въ туманѣ вышелъ я изъ дома, самъ опустилъ письмо въ ящикъ и потомъ долго бродилъ по улицамъ, не зная куда дѣваться отъ тоски, которая меня душила…

Что такое я сдѣлалъ? Развѣ возможенъ подобный поступокъ и развѣ нуженъ онъ? Можетъ быть, все это и ни что иное, какъ безуміе минуты, и вотъ минута пройдетъ, я очнусь, вернусь къ дѣйствительной жизни, а между тѣмъ все ужъ будетъ кончено.

Было даже мгновеніе, когда я хотѣлъ писать Лизѣ другое письмо, умолять ее простить бредъ мой, но сейчасъ-же, и уже сознательно, понялъ я, что все между нами кончено. Предо мной выросли и освѣтились двѣ фигуры: какъ живыя стояли онѣ — и Лиза и Зина, и ясно и отчетливо я видѣлъ всю разницу между ними; я понималъ до какой степени чище и прекраснѣе Лиза. Я увидѣлъ все то зло, весь тотъ мракъ и ужасъ, которые дышали отъ другого образа, стоявшаго предо мною. И между тѣмъ этотъ образъ, едва появившись, ужъ увлекалъ меня, отрывалъ отъ того, въ чемъ я могъ-бы найти свое счастье.

Лиза и Зина! Боже мой!.. Но дѣло въ томъ, что я бѣжалъ не къ Зинѣ, а къ призраку моего воображенія, почему-то связанному съ Зиной.

И снова безумно любилъ я этотъ призракъ, сила любви моей была такова, что скоро заставила меня замолчать совѣсть и выгнала изъ меня тихое, счастливое чувство, которымъ жилъ я въ послѣдніе мѣсяцы…

Все больше и больше запутывающійся въ своихъ мысляхъ и чувствахъ, незамѣтно заснулъ я, но и во снѣ со мной была опять Зина, только ужъ не двоилась: она была одна — та самая, какою я видѣлъ ее въ давно прошедшіе годы. Опять мы были съ нею въ старомъ волшебномъ домѣ, опять выходили въ садъ, залитый солнечнымъ свѣтомъ и опять радость разливалась въ душѣ моей, и опять понималъ я это прекрасное созданіе, которое было рядомъ со мною. Мы снова неслись впередъ, среди ликующей природы. Подъятые одной мыслью, однимъ чувствомъ. Мы не задавали другъ другу никакихъ вопросовъ, и всякій вопросъ, становившійся предъ нами, разрѣшали на мѣстѣ: и какое наслажденіе было въ этой общей работѣ!

Я помню, что снова явилось въ мельчайшихъ подробностяхъ все, что когда-либо волновало меня въ жизни, что неясно жило во мнѣ: и все это было понятно сразу моей спутницѣ. На все она откликнулась, и въ ней самой, въ ея недоговоренныхъ мысляхъ, невыраженныхъ чувствахъ я тоже все понялъ и разъяснилъ ей…

Проснулся я безъ тоски и страха. Меня уже не страшили трудности: я долженъ найти все; я долженъ сорвать съ души ея эту уродливую оболочку, въ которую она прячется; я долженъ разбить колдовство и чары, долженъ освободить изъ неволи, вырвать изъ грязи эту прекрасную душу. Тяжелая, трудная задача! Но награда, которую получу я, награда, показанная мнѣ въ чудныхъ пророческихъ снахъ, такъ высока, что было-бы безумствомъ отказаться отъ этой задачи; да и развѣ это возможно?..

Итакъ, я былъ снова свободенъ; мнѣ казалось, что новая жизнь началась. Я отправился къ Зинѣ. «А вдругъ даже и борьбы никакой не надо, — безумно думалось мнѣ:- вдругъ это волшебное счастье уже готово и ждетъ меня? И я не разглядѣлъ его при встрѣчѣ съ нею только потому, что помнилъ страшное, больное время моей юности».

Зина была одна въ квартирѣ генерала. Она встрѣтила меня какъ любимаго брата, сказала мнѣ, что давно ждетъ меня и что еслибъ я не пришелъ, она сама ко мнѣ отправилась-бы. Я смотрѣлъ на нее и съ каждою минутой росла во мнѣ увѣренность, что сонъ мой начинаетъ сбываться. Я забылъ о генералѣ, о дикой ея фразѣ, да и какъ было не забыть мнѣ. Зина не напоминала.

Я разглядѣлъ ее теперь хорошенько. Я увидѣлъ ее скромною, ласковою дѣвушкой. Во мнѣ осталось отъ нея впечатлѣніе чего-то ужаснаго, мучительнаго, а вотъ она предо мною, и столько въ ней простоты и искренности! На этотъ разъ она много говорила: разсказывала мнѣ всю свою жизнь за эти шесть лѣтъ, вспомнила свою тетку. На глазахъ ея показались слезы, когда она говорила объ ея смерти. Она тоже разспрашивала меня про нашихъ, съ такою любовью припоминала маму, Катю, всѣ свѣтлые дни въ нашемъ домѣ.