Александр Антонов: Государыня

— Что там взорвалось–вздыбилось? — Но ответа не дождался. — Что языки проглотили? — крикнул он. И когда вновь все промолчали, государь закричал во гневе: — Вон с колокольни! Все до единого! Туда, в полымя идите! Стольный град спасайте!

Бояре, князья, дьяки, не дожидаясь новой вспышки гнева государя, поспешили к лестнице. Вмиг на колокольне стало пусто. Рядом с Иваном Васильевичем остался лишь дьяк Фёдор Курицын да на каменном полу сидела княгиня Елена Волошанка, прижимая сына Дмитрия к груди. Окинув взором опустевшую колокольню и бегло глянув на пылающую Москву, Иван Васильевич и сам направился к лестнице. Он подумал, что ему должно быть среди тех, кто боролся с огнём, что должно сосредоточивать силы москвитян там, где можно выиграть схватку с враждебной силой. В государе дал себя знать дух воеводы, умеющего властной рукой направлять рать туда, где вражеский строй может дрогнуть под напором его воинов. Так было на реке Угре в сечах с ордой хана Ахмата, так было в борьбе с новгородцами. Но пожар — особый враг, и с ним впритык не сойдёшься врукопашную, признался сам себе Иван Васильевич и с саднящей раной в душе от немочи тяжело ступал вниз по каменным ступеням.

На площади, близ собора, конным строем стояла сотня государевых ратников, стременной держал под уздцы его вороного коня. Он же помог государю подняться в седло. Фёдор Курицын находился рядом, держась за луку, и ждал повеления, а может быть, просто наказа, что ему делать. Так оно и было.

— Иди, Федяша, к моим, избавь их от маеты за животы. Господь не оставит нас в беде, — сказал Иван Васильевич и направил коня к воротам Ризположенской башни.

Следом за государем двинулись те бояре и служилые люди, коих он прогнал с колокольни. Великого князя влекло к месту взрыва, в Кожевенную слободу, словно там он мог найти ответы на мучившие его вопросы: как уберечь Москву от выгорания, как бороться с огненной стихией. Язвили государя эти мысли, и голова от них гудела словно колокол. Он стегнул коня плетью и поторопил: «Но, милый!» Конь пошёл рысью. Спутники потянулись, не отставая от великого князя.

Москва походила на всполошённый муравейник во время лесного пожара. По улицам, освещённым зловещими, кровавыми бликами, бежали люди в сторону Замоскворечья и Спасо–Андроникова монастыря, куда огонь ещё не добрался. «Даст Бог и не доберётся», — мелькнуло у Ивана Васильевича. «Не доберётся! Не доберётся!» — подтверждали дальние колокола. Их набатный звон не прекращался и, как показалось Ивану Васильевичу, был кстати, ибо укреплял веру в то, что Господь услышит стенания россиян и смилостивится, пожар будет побеждён. Пока же стихия набирала силу. Кожевенная слобода горела вся, и добраться до места взрыва государю не удалось. Оттуда, словно из адова пекла, появился с тремя воинами князь Семён Мещёрский. Вид у него был страшный: одежда опалена огнём, борода, волосы на голове — тоже, глаза дико сверкали. Он поднял руку и крикнул:

— Государь–батюшка, остановись!

— Что там взорвалось, князь Семён? Какую угрозу видишь? — спросил Иван Васильевич.

— Взорвался порох у мастера Давыдова. Грозят взорваться запасы в погребе у пороховщика Зиновьева. Два куля вытащили, а больше не могли: весь двор в огне. Ели животы унесли. Ты, государь, уходи тоже. Рванёт сей миг!

Князь Мещёрский, взяв под уздцы коня Ивана Васильевича, развернул его. Своевольство молодого князя возмутило государя, но он не успел выплеснуть свой гнев: его ослепило. Задрожала земля, в небо взметнулось пламя, и прогремел взрыв такой силы, что пошатнулись кони, а два всадника из свиты великого князя упали. В тот же миг на улицу посыпались обломки досок, брёвен, какая‑то рухлядь, утварь, кто‑то из окружения царя получил удар по голове и потерял сознание. Чей‑то конь вскинулся на дыбы и с диким ржанием понёс всадника в сторону Кремля. Следом бежали все, кто не убоялся гнева великого князя. В эти мгновения государь, крепкий духом и мужеством, и сам дрогнул. Его обуял страх, он понял, что перед лицом бушующей стихии он бессилен, что не в состоянии как‑либо остановить огненное чудовище, пожирающее дома, палаты, кварталы, людей. Он погнал коня прочь и вскоре выбрался на Тверскую улицу. На ней было людно, и все что‑то несли, волокли, лошади тянули повозки. Одни спешили к Тверской заставе, другие пробивались к Москве–реке, к Арбату. Во дворах у дверей богатых палат виднелось множество подвод, на которые холопы грузили господское добро. У Ивана Васильевича вспыхнуло желание остановить бегство горожан, вразумить их, заставить идти на борьбу с пожаром, но он понял, что они уже устали от борьбы и думали только о спасении. Он понял также, что люди обезумели от страха. Москва потеряла узду и теперь была неуправляема. «Бог с вами, люди», — подумал он.