Вадим Полуян - Юрий Звенигородский

— Пью твое здравие, в справедливой борьбе одоление и в делах правительственных благополучие, государь мой Юрий Дмитрич!

Гость утолил жажду живительной романеей до дна, хозяин лишь пригубил.

— От твоей здравицы, — не сдержал горькой усмешки князь, — очи лезут на лоб.

Иван Дмитрич обиды не показал.

— Что бы ты ни сказал сейчас, — с полной откровенностью начал он, — все приму смиренно. Радуясь, что не изгнан с позором, а посажен за стол. Мы с тобой два магнита, отталкивающие друг друга. Однако, стоит лишь обернуться одному из них, так сблизятся, силой не оторвешь. Вспомни, князь, сколько раз нам, супротивничая, приходилось быть рядом. Ездили за государевой невестой во Псков, присоединяли Нижний к Москве, воевали булгар, скакали вместе на великокняжеский позов из Звенигорода, учил я твоих сыновей…

— Плечом к плечу стояли перед Улу-Махметом, — опять-таки с усмешкой подсказал князь.

Иван Дмитриевич поперхнулся словом:

— С-стояли. Не соратники — противники. Верно. Однако вспомни и порассуждай: где бы ни сходились, я по-человечески всегда был хорош к тебе. Нравилась твоя прямота, совестливость, открытость. Иное дело, мои должностные обязанности ставили нас порознь. Судьбе понадобилось распорядиться так, что ты враждебен был порой государю-брату, я же ему служил, как и твоему родителю. Теперь в пре с племянником, естественно, принял сторону сына Василия Дмитрича.

— Ты шел, Иван, во все тяжкие, — жестко упрекнул Юрий Дмитрич, — дабы дочь свою выдать за великого князя. Могу ль после этого быть спокойным, приняв такого споспешника?

— Еще как можешь! — не моргнув глазом, успокоил боярин. — Полная готовность на все ради государя, коему служу, разве не говорит в мою пользу?

Князь вынужден был согласиться, хотя и с колкой оговоркой:

— А вдруг сызнова поменяешь господ?

Тут боярин насупился:

— Порукой, что до конца останусь верен тебе, — произнес он мрачно, — дочь, опозоренная клятвопреступниками. К ним назад ходу нет.

— Слышь, моему старшему твоя младшая дочь очень пришлась по нраву, — как бы к слову молвил князь.

Иван Дмитрич, не откликаясь, продолжал о своем:

— Думал, служу юному наследнику, а выяснил — его матери. По смерти Витовта дщерь его никак не угомонится. Он был самовластец в Литве, она мнит самовластвовать на Руси. Сын — кукла в ее руках: вот в чем самое худое. Для власти надобны тонкий ум, ясновидящие глаза, глухие к неправде уши. У ней нет ни того, ни другого, ни третьего. Жестокость же, как у язычницы. Помяни мое слово, князь: много бед еще натворит сия фурия.

У Юрия Дмитрича вырвалось:

— Послала нарочного к моей княгине и тем убила ее.

Боярин осушил третий кубок, что нисколько не отразилось на ясности его взора, четкости речи.

— Ты прав, государь мой, — произнес он, — я душу не пожалел, истину вывернул наизнанку. А как осудить отца, ослепленного рвением сделать свое дитя счастливым? Обманутый и униженный, сдернул пелену с глаз. Разглядел все, как есть. Пришел к твердому убеждению: нельзя оставлять на троне ягненка под боком волчицы в овечьей шкуре. Направляющая звериная лапа и его покалечит. Нет, сие с моей стороны не месть, а долг лишить недостойного высшей власти во благо всем и ему самому. Так искуплю свой грех. — Иван Дмитрич перевел дух и прибавил: — Это наш общий долг! И мой, и твой, княже.

Хозяин вскинул брови, глянул на гостя, задал раздраженный вопрос:

— Чего добиваешься? Думаешь, по твоему желанию все может стать с ног на голову? Да, ты умен, хитромыслив, во всем осведомлен. Однако остерегайся к этим дарам присоединять вседозволенность: что хочу, то и ворочу! Когда я накопил силу, было сделано все, чтобы я вновь обессилел. И не без твоего участия. Теперь ничего не могу. Да и не желаю. Устал! — Князь помедлил. Боярин хранил молчание. — Прости, Иван. Я тебя понимаю. Со своей стороны пойми и меня.

Всеволож решительно отодвинул кубок. Привстал, поклонился через стол.

— Благодарю, Юрий Дмитрич, что понимаешь. А вот я никак не пойму. У тебя сыновья: ради них напряги остатние силы. Помню, в один из наездов в Москву Анастасия Юрьевна разузнавала о смерти батюшки, князя Смоленского, и повстречалась со мной. Много беседовали, до сих пор в голове золотые ее слова: «Мы строим столп благоденствия, радея о детях. Они возводят этот столп выше, в заботах о наших внуках, те — еще выше, памятуя о дочерях и сыновьях своих». Я задумался: вот единственно верная история человечества! Столп когда-нибудь соединит землю с небом, иначе говоря, людей с Богом. Вот тогда и наступит рай в грешной мирской юдоли.