Фаина Гримберг - Клеопатра

Арсиноя одобрила этот план, горячо поддержала и решила показаться народу вместе с сестрой. Одетые в египетские платья старинного покроя, они взошли на палубу священной барки и проплыли по Нилу до Асьюта, а затем возвратились в Александрию. Толпы народа видели их, царицу, супругу молодого царя, и её сестру, царевну. Клеопатра пребывала в состоянии душевной приподнятости, почти нервного возбуждения. Она даже не в силах была следить за ходом сложных обрядов, не улавливала молитвенных слов... Молодую царицу и царевну охотно приветствовали, но между собой слишком многие недоумевали: что означает это участие женщин из дома Лагидов в древнем египетском обряде? Тем не менее дважды, на пристани в Асьюте и в александрийском порту, царица произнесла речь, в которой говорила о единстве египетских и греческих богов, о Зевсе-Амоне, о великом Александре, сыне Амона! Нашлось немало людей, приветствовавших Клеопатру и радостно согласившихся с её словами, особенно в Александрии...

Как ни странно, более всего запомнились обеим девушкам, Арсиное и Маргарите, заросли папируса, длинные стебли тонкие, вздымавшие вверх свои растрёпанные венцы... Отчего-то было трогательно видеть этот будущий писчий материал в виде живых, колыхающихся под ветерком речным растений...

Этот священный бык скончался почти одновременно с Клеопатрой, как и её кошка Баси — олицетворение египетской богини Бастис!..

Возвратившись в Александрию, царица приказала установить в порту стелу с изображением священного быка и высечь иероглифическую надпись: «...Великая царица, госпожа Верхнего и Нижнего Египта, Исида олицетворённая, Клеопатра Филопатра, сопроводила священного быка, живое воплощение Амона, в священной барке Амона...» В день установления стелы она распорядилась устроить в порту выступления музыкантов, певцов и танцоров, и угощение. К её удивлению, Арсиноя не присутствовала. Зато явились Потин и Теодот, стояли вместе с ней на помосте, улыбались... Во дворец она возвратилась поздно, очень усталая, быстро вымылась и легла. Утром вспомнила об отсутствии Арсинои на празднике в порту. Пошла к ней. Разговор был неприятным. Сначала Арсиноя пыталась делать вид, будто нимало не обижена на сестру, но лицемерить умела плохо. А Клеопатра не могла понять, почему обижена Арсиноя. Арсиноя спрашивала, как прошёл праздник. Клеопатра ощущала, будто меж нею и младшей сестрой натянулась тонкая, невидимая тугая нить, и каждое произнесённое слово будто скользит, удерживает равновесие на этой нити...

— Я не понимаю, чем я обидела тебя!

— Не может быть, чтобы ты не понимала!

— Кама, не сжимай пальцы рук на коленях! Какая трагедия успела разыграться с той поры, как мы с тобой стояли на палубе священной барки?

— Ты веришь в священного быка?

— Более — в Исиду! Слышишь, я отвечаю, не задумываясь.

— Ты и вправду не понимаешь, какую обиду...

— Я обидела тебя?!

— Поклянись памятью о Веронике, что и вправду не понимаешь!

— Клянусь! Только это ты оскорбляешь меня, подозреваешь, не могу понять, в чём!..

— Хорошо! Мне и самой трудно говорить. Не обвиняй меня в мелочности. Однако... Ведь ты... В надписи на стеле ничего не сказано обо мне!

Для Маргариты подобное заявление действительно оказалось неожиданностью. Она молчала, но в душе стремительным комом нарастала досада. Досада стремительно обрела голос:

— Почему должно быть сказано о тебе? Надпись говорит о царице. Это совершенно официальная надпись... — Маргарита чувствовала свою уверенность наигранной. В сущности, она даже и колебалась: а если Арсиноя права?.. Но в это время Арсиноя взяла совершенно неверный тон некоторой заносчивости; не потому что была заносчива, а потому что переживала с этой отчаянной горячностью обиду:

— Значит, я для тебя — то самое лицо, не принадлежащее к царскому дому? Даже и не синдрофиса! Лучше бы отец не признавал меня вовсе! Это было бы лучше, чем унизительная половинчатость! Кто я во дворце? Не приближенная царицы, не царевна... Родные моей матери умерли. Даже и рабыни смеются надо мной!..

— Ах, это нытье! Постоянное нытье!.. — Маргарита смотрела на Каму дерзко; в детстве, бывало, так смотрела. Каму пугал такой взгляд сестры... — Может быть, ты и подружилась со мной из корысти? Чего ты хочешь? Говори прямо!..

— И скажу! — Арсиноя всегда была такова: теряла в какой-то миг тяжёлого разговора самообладание и говорила правду, такую правду, какую не надо было говорить! — И скажу! Я хочу видеть тебя царицей, а я чтобы была твоей соправительницей!..