Фаина Гримберг - Клеопатра

— Я думаю, он говорит вовсе не о любви к женщине, он говорит о своей мечте! В сущности, ты и он — похожи, оба мечтаете... — Маргарита хотела сказать: «о несбыточном!», но проявила благоразумие и не сказала. — ...На этих своих мечтаниях вы и сойтись можете...

— Перестань об этом...

— Я не такая развратная, как ты! — Маргарита смеялась, заражая смехом Арсиною. — Я всего лишь полагаю, что вы можете подружиться!..

— О чём же он мечтает? — Арсиное доставляло явное удовольствие говорить об Иантисе и всерьёз рассуждать о предметах, совершенно простых, как будто они сложные!..

— Ты хочешь стать почти царицей, а он — почти полководцем!..

— Опять смеёшься надо мной, змеючка!..

Они смеялись обе...

— Не змеючка... Не змеючка!.. — повторяла Маргарита сквозь смех прерывистый... — Не змеючка, а живое воплощение Исиды, покровительницы плодородия!.. И не смеюсь, а дружески иронизирую!..

Но ещё через два дня им было уже не до бесед бесконечных девичьих о любви. Явился посланный от царя Птолемея Филопатора и передал царице-супруге Клеопатре Филопатре приказание ехать тотчас во дворец главный и прийти в малый приёмный зал. Она ничего не отвечала, но по уходе посланного немного поколебалась, не стала советоваться с Арсиноей, велела Хармиане распорядиться о царицыном выезде. Заглянула в комнату Ирас, та, развернув широко папирус, читала свой любимый Платонов диалог — «Пир». Услышала шаги, отложила папирус, встала, смотрела пристально, в готовности следовать за своей Маргаритой... Царица коротко сказала, что надо ехать во дворец к царю... Приготовили закрытую разукрашенную повозку... Во дворце брата-мужа Клеопатра быстро направилась в кабинет Потина, то есть в бывший кабинет покойного Птолемея Авлета! Однако стражи очень учтиво сказали ей, что не велено пропускать даже царя и царицу, потому что происходит совещание царских ближних советников о неотложных государственных делах... Она не стала тратить время на споры, а круто повернувшись, двинулась к парадной лестнице, чтобы уйти из дворца. Ирас, Хармиана, три воина из её собственной охраны следовали за царицей. Но никого из дворца не выпустили, уже без каких бы то ни было объяснений... Один из ближних служителей царя, из тех, что ведают убранством дворцовых покоев, кланялся ей и просил настоятельно позволения проводить её в малый приёмный зал. Она сделала повелительный знак своей свите...

— ...Нет, нет!.. Великая царица!.. — Он в перегиб сгибался. — Великий царь желает беседовать с тобой наедине!..

Выхода не было!.. Совсем недавно была она в своём доме, была свободна, просто-напросто жила, и чувствовала солнечный свет, и время двигалось, текло свободное, медленным мёдом... И вот теперь больно для неё сжалось время... И может быть, это её последнее время! Последнее время её жизни!.. Бросила взгляд, переполненный, плещущий в глазах широких отчаянием, на Ирас. Вот её защита — Ирас! Если Ирас ничего не придумает, не найдёт путь к спасению, никто не спасёт Маргариту! Никто не станет спасать! Сейчас убьют! Даже не на площади, как Веронику, а тайно... задушат, наверное!.. Задушат Маргариту!.. А она ещё не любила, не любила так, как Вероника!..

В малом приёмном зале сидел царь-супруг. Ему уже исполнилось четырнадцать лет, пошёл пятнадцатый. Он казался взрослым, едва ли не восемнадцатилетним. Он очень вытянулся со времени той странной свадьбы, это было видно даже когда он сидел. Хрупкость подростка сказывалась лишь в худобе и в некоторой тонкокостности длинных рук, запястий. Маргарита заметила россыпь чёрных точек над его верхней губой — он уже брился, хотя особой нужды в этом, конечно, не было. Почему-то зрелище этих следов тщательного мальчишеского бритья усилило в её душе страх. А чёрные глаза её мужа были глазами уличного александрийского мальчишки. Он хотел быть мужчиной уже сейчас, когда ещё не мог, в сущности, сделаться истинным мужчиной; и потому что он ещё не был мужчиной, он ненавидел женщин за то одно, что ещё не мог сближаться с ними телесно... Маргарита силилась подавить страх в своей душе... Неподалёку от кресла, на котором сидел мальчик в лёгкой одежде, стояли рядом: Теодот, глядевший как обычно, грустновато-насмешливо-умно, и Акила, как всегда щеголеватый и с мечом коротким обоюдоострым на поясе, в узорных серебряных ножнах. Она сразу поняла, что как бы она себя ни повела сейчас, она стоит перед ними как виноватая, и сила — за ними! Сила была привлекательна для неё, но она не хотела покоряться чужой силе!.. Я не умру!.. Ни сейчас, ни потом, никогда!..