Виктория Холт - Исповедь королевы

Для меня это была в высшей степени важная встреча, потому что она положила начало изменениям в моей жизни.

Я уже больше не скучала и хотела, чтобы Габриелла все время была рядом со мной. Она просто очаровала меня. У нее был любовник, граф де Водрей. Она рассказала мне о нем и пояснила, что у всех дам есть любовники, а у их мужей — любовницы. Это было общепринятым положением дел.

Для придворных дам — возможно, но только не для королевы.

Водрей показался мне ужасной личностью. Он был креолом и, как рассказала мне Габриелла, совершенно очаровательным мужчиной. Правда, она побаивалась его. Я убедилась в том, что у него очаровательные манеры. Но его вспышки ревности были, без преувеличения сказать, яростными. Мне предстояло открыть, что он, кроме всего прочего, был еще крайне честолюбивым.

Принцесса де Ламбаль, конечно, ревновала мою новую фаворитку ко мне и постоянно критиковала ее. Боюсь, что это выводило меня из терпения. Но я все еще любила ее и удерживала при себе, хотя была совершенно очарована моей обожаемой Габриеллой.

Полиньяки образовали кружок — и их целью, конечно же, было сформировать ядро вокруг меня. Они, без сомнения, использовали меня в своих целях, но я была слишком глупа, чтобы заметить это.

Разумеется, все, что я делала, было неблагоразумным. Моя дружба с женщинами была замечена и вызвала толки. Я догадывалась, что сообщения об этом будут доведены до сведения моей матушки, и стремилась первой упомянуть об этом в письме к ней, прежде чем она сама сделает это.

«На нас тут льется целый поток пасквилей, — писала я ей, — Никого при дворе не пощадили, в том числе и меня. По отношению ко мне сочинители особенно щедры. Они приписывают мне множество незаконных любовников как мужского, так и женского пола».

Моя проницательная матушка, должно быть, не знала, как оказать давление на моего мужа, чтобы положить конец этой грудной ситуации.

Дав графу Жюлю де Полиньяку должность конюшего, я добилась того, чтобы Габриелла могла оставаться при дворе и быть всегда рядом со мной. Радость жизни захлестывала меня. Скуки больше не было. Полиньяк начала следить за этим. Я общалась с веселыми молодыми людьми и была самой веселой из всех. Апартаменты Габриеллы находились в самом конце мраморной лестницы, рядом с моими, так что я могла видеться с ней без всяких церемоний. Без всяких церемоний! Вот к чему я всегда стремилась.

Эти люди казались мне такими интересными и необычными! Среди них была принцесса Гемене, которая стала гувернанткой юных принцесс после мадам де Марсан. В течение некоторого времени я очень любила ее. Она была совершенно очаровательной и к тому же обожала собак так же, как и я, что приводило меня в неописуемый восторг. У нее было, должно быть, не менее двадцати этих прелестных маленьких созданий. Принцесса клялась, что они обладают какой-то особой силой, которая помогала ей вступать в контакт с иным миром. Она оставила своего мужа, принца де Гемене, и ее любовником был герцог де Куаньи.

Куаньи был очаровательным мужчиной. Мне он казался старым, так как ему было около тридцати восьми лет. Но у него были изысканные манеры, а я уже не была настолько глупа, чтобы считать, что ни один человек старше тридцати лет не должен являться ко двору. Кроме того, был еще принц де Линь, поэт, и граф д’Эстергази, венгр. Общение с ним было простительно, потому что его рекомендовала моя матушка. Там были также барон де Безенваль и граф д’Адемар, герцог Лозанский и маркиз де Лафайетт, очень молодой, высокий и рыжеволосый, которого я окрестила Blondinet [74] Блондинчик (фр.). .

Все эти люди собирались в апартаментах Габриеллы, и там, в этих petite appartements [75] Малых апартаментах (фр.). , я присоединялась к ним, чтобы вырваться из душной атмосферы этикета.

Принцесса де Ламбаль обратила мое внимание на Розу Бертен. Герцогиня Шартрская также рекомендовала мне ее. Она была grande couturiere [76] Известным модельером (фр.). и имела магазин на улице Сент-Оноре. Ее считали чрезвычайно искусной.

Когда ее привели ко мне, она пришла в экстаз от моей фигуры, цвета лица и волос, моей изысканности и природного изящества. Все, что ей нужно было для счастья, — это одевать меня. Она принесла с собой образцы некоторых тканей — это были самые изысканные ткани, которые я видела за всю мою жизнь, — и начала драпировать меня в них, даже не спросив разрешения. У нее практически полностью отсутствовало то почтение, к которому я привыкла. Она вела себя так, словно пошив платьев был важнее, чем сама монархия. Для нее я была не столько королевой, сколько совершенной моделью для ее произведений. Она сшила мне платье, которое было, пожалуй, самым элегантным из всех, которые у меня когда-либо были. Я сказала ей об этом, и на следующий день Роза Бертен вдруг «обнаружила» еще одну ткань, которая была словно создана для меня. Никто другой не получит ее, сказала она. Если я откажусь, она просто отложит эту ткань. Она ни для кого не будет шить из этого материала, кроме королевы Франции.