Виктория Холт - Исповедь королевы

Я не могла сопротивляться даже легкому флирту. Возможно, мадам де Марсан была права, и кокетство было моей натурой. Но я никогда не позволяла себе оставаться наедине с каким-нибудь молодым человеком. Мне было известно, что я окружена людьми, которые за мной следят в надежде, что я попаду в беду. Обо мне писали самые ужасающие вещи, и, возможно, многие люди верили в то, что я веду развратную жизнь.

Мерси упрекал меня за неугомонность — я никогда не ложилась спать до наступления рассвета. Казалось, мне постоянно требовалось возбуждение. Я окружила себя молодыми и легкомысленными придворными, и у меня не оставалось времени для тех, кто мог помочь мне и дать мне совет.

Я пыталась все объяснить Мерси, потому что чувствовала, что могу быть с ним откровенной. По крайней мере, он не будет снабжать chansonneurs [73] Куплетистов (фр.). материалом для клеветнических сочинений.

— Я сбита с толку из-за моего странного положения! — в отчаянии кричала я. — Вы же видели, что король часто оставляет меня одну. Я боюсь скуки. Я боюсь сама себя. Чтобы спастись от размышлений, я должна быть в непрерывном действии. Мне постоянно нужна новизна.

Он строго посмотрел на меня, а потом, конечно, сразу же направился в свои апартаменты и сообщил матушке о том, что от меня услышал.

Мне нужен был кто-то, на кого я могла бы излить свою любовь. Я обожала маленькую Элизабет и держала ее возле себя, когда это было возможно. Клотильда в то время уже вышла замуж и покинула нас. Моей самой близкой подругой была Мария Тереза Луиза, принцесса де Ламбаль. Я находила ее очаровательной. Она была очень мягкая и нежная, хотя многие считали ее глупой. У нее была привычка падать в обморок, которую Вермон называл притворной, потому что она падала в обморок от радости, когда ей дарили букет цветов, и от ужаса при виде пресмыкающихся. Мария Тереза поведала мне, что так страдала из-за своего несчастного замужества, что стала бояться лаже собственной тени. Бедная милая Ламбаль! В те дни, полные неопределенности, она была моей ближайшей компаньонкой. Она была так предана мне! Она говорила, что была бы счастлива быть одной из моих собак, чтобы каждый день сидеть у моих ног. Мы часто рука об руку гуляли по саду, как две школьницы. Естественно, это шокировало всех, кто видел нас, потому что королеве не пристало показываться на публике таким образом. Но чем грустнее мне было, тем более решительно я была настроена на то, чтобы выказывать презрение к их этикету.

А потом я познакомилась с графиней Жюль. Она была самым милым созданием, которое мне приходилось видеть. У нее были большие голубые глаза, очень эмоциональный взгляд и густые вьющиеся каштановые волосы, которые она носила свободно ниспадающими на плечи. Она не украшала себя драгоценностями. Потом я узнала, правда, что у нее их и не было. Когда я увидела ее впервые, к ее корсажу была приколота красная роза.

Ее невесткой была графиня Диана де Полиньяк, фрейлина графини д’Артуа, и именно Диана представила ее ко двору.

Едва увидев ее, я сразу захотела узнать, кто она такая, и приказала, чтобы ее представили мне. Когда мы встретились впервые, ей было двадцать шесть лет, но она выглядела так же молодо, как и я. Ее имя было Габриелла Иоланда де Поластрон. В семнадцать лет она вышла замуж за графа Жюля де Полиньяка.

Я спросила ее, почему никогда не видела ее при дворе раньше, ибо была уверена, что, если бы она появилась там прежде, я обязательно заметила бы ее. Она искренне ответила, что слишком бедна, чтобы жить при дворе. Но, казалось, это ее совершенно не беспокоило. Моя дорогая Габриелла (другим она была известна как графиня Жюль) была абсолютно лишена амбиций. Может быть, именно поэтому я так увлеклась ею. Ее не привлекали драгоценности, ее не интересовали почести, ее даже можно было назвать немного ленивой. Все это я находила очаровательным. Когда она разговаривала со мной, то заставляла меня чувствовать себя не королевой, а просто женщиной. Причем наше притяжение, безусловно, было взаимным.

Она сообщила мне, что скоро покинет двор, но я попросила ее не делать этого и пообещала все устроить так, чтобы она осталась при дворе. Я чувствовала, что мы станем подругами.

Габриелла не выразила удивления, но было нелегко убедить ее принять мое предложение. Она не верила, что сможет полюбить жизнь при дворе.

Но я уже приняла решение. Поскольку семейство Полиньяков было, наверное, самым честолюбивым при дворе, родственники скоро убедили Габриеллу принять ту честь, которую я ей оказывала.