Виктория Холт - Исповедь королевы

В то особенное утро я была еще не одета, ожидала, когда мне подадут нижнее белье, и уже собиралась принять его у фрейлины, когда дверь открылась и вошла герцогиня Орлеанская. Увидев, что происходит, она сняла перчатки и, приняв белье от фрейлины, подала его мне. Но как раз в этот момент появилась графиня де Прованс.

Я глубоко вздохнула, мое раздражение росло. Я была все еще не одета. Сначала меня задержала герцогиня Орлеанская, а теперь появилась еще моя невестка, которая будет считать себя глубоко оскорбленной, если кто-нибудь другой, а не она, наденет на меня белье. Я отдала ей белье, сложила руки на груди и с выражением смирения на лице стала ждать. Я радовалась уже хотя бы тому, что не было дамы более высокого ранга, чем моя невестка, которая могла бы прийти и повторить всю эту глупейшую процедуру сначала.

Мария Жозефа, заметив мое нетерпение и увидев, что я замерзла, не стала задерживаться, чтобы снять перчатки, а сразу надела на меня через голову сорочку, одновременно сняв чепец.

— Кошмар! Как это утомительно! — не сдержавшись, пробормотала я, после чего рассмеялась, чтобы скрыть свое раздражение. Но в тот раз, как никогда, я была полна решимости переступить через их глупый этикет, так как понимала, что он, возможно, необходим в некоторых особо торжественных случаях, но доводить его до таких пределов было просто смешно.

Зато я наслаждалась, приводя Розу Бертен в мои личные апартаменты, куда до нее никогда не допускали торговцев, и проводя все больше и больше времени в Трианоне.

Самой длинной церемонией в течение всего дня была процедура укладки моих волос. Естественно, я пользовалась услугами лучшего парикмахера Парижа, что, возможно, было равносильно лучшему парикмахеру мира. Мсье Леонар в своей области был такой же выдающейся личностью, как Роза Бертен — в своей. Каждое утро он приезжал в Версаль из своего парижского салона, чтобы сделать мне прическу. Люди обычно выходили на улицу, чтобы посмотреть, как он едет в своем роскошном экипаже, запряженном шестеркой лошадей. Неудивительно, что недовольство моей расточительностью росло. Точно так же, как Роза Бертен придумывала для меня все новые и новые фасоны платьев, он изобретал для меня все новые и новые прически. Мой высокий лоб вызывал сожаление много лет назад, но сейчас в моде были такие шедевры парикмахерского искусства, которые очень шли к высоким лбам. Постепенно мои прически становились все более причудливыми. С помощью помады мсье Леонар делал волосы более жесткими и укладывал их так, чтобы они стояли над головой. Под них он подкладывал шиньон такого же цвета. Такая прическа возвышалась на восемнадцать дюймов надо лбом. Затем мсье Леонар принимался за сооружение своего оригинального произведения. С помощью искусственных цветов и лент он создавал фрукты, птиц, даже корабли и пейзажи.

Моя внешность служила постоянной темой разговоров во всем Версале и Париже. О ней писали, над ней подшучивали, а мою расточительность считали предосудительной.

Мерси, разумеется, сообщал обо всем матушке, которая, без сомнения, узнала бы обо всем и без него.

Она писала мне с осуждением:

«Я не могу воздержаться от обсуждения того, что довели до моего сведения многие газеты. Я имею в виду стиль твоей прически. Насколько я поняла, от корней волос на лбу она возвышается не менее чем на три фуга, а сверху еще украшена перьями и лентами».

Я ответила, что высокие прически сейчас в моде и что никто во всем мире не считает их сколько-нибудь странными.

Она написала мне в ответ:

«Я всегда полагала, что следовать за модой — это хорошо. Однако никогда не следует утрировать ее в своей одежде или прическе. Несомненно, красивая королева, наделенная очарованием, не нуждается во всех этих глупостях. Простота ее одежды лишь подчеркнет ее природные данные и гораздо более подойдет к ее высокому званию. Поскольку, как королева, ты задаешь тон в моде, весь мир последует твоему примеру, даже если ты будешь делать все эти глупости. Но я, любя мою маленькую королеву и наблюдая за каждый ее шагом, должна без колебаний предупредить ее, что она поступает легкомысленно».

В те дни тон писем моей матушки изменился. Она только предостерегала меня, а не приказывала. Она постоянно подчеркивала, что дает мне эти советы только потому, что очень любит меня.

Мне следовало бы уделять ей больше внимания. Но прошло уже так много времени с тех пор, как я видела ее в последний раз, что даже ее влияние на меня начало уменьшаться. Я уже больше не трепетала от страха при виде писем, написанных ее рукой. В конце концов, если она была императрицей, то я была королевой — и притом королевой Франции! Я была уже взрослой женщиной и могла действовать по своему усмотрению. Я продолжала консультироваться с Розой Бертен. Мои счета за платья достигали огромных размеров, а мои прически с каждым днем становились все более нелепыми.