Виктория Холт - Исповедь королевы

Однако она все еще колебалась. Но когда ее любовник Водрейль узнал об этом, то настоял на том, чтобы она приняла этот пост. Я часто спрашивала ее, что же произошло между ними. Она как-то заявила, что он внушает ей ужас — ужас и в то же время восторг. В общем, Габриелла заняла пост гувернантки моих детей. Теперь я знаю о том, что дружба между мной и Габриеллой явилась одной из главных причин недовольства мною. Как странно! В действительности наша дружба была так прекрасна — нежная дружба двух женщин, у которых так много общего, что объединяло их! Что в этом плохого? И все же наша привязанность друг к другу была неправильно истолкована. Я не имею в виду те злобные сплетни, которые вызывала наша симпатия друг к другу. На меня и моих друзей всегда клеветали. Я не обращала на всю эту болтовню никакого внимания — ведь это было так смешно! Но ее семья оказалась крайне амбициозной. Я убедила Луи присвоить мужу Габриеллы титул герцога. Это означало, что она получала droit au tabouret [103] Право на табурет (фр.). , что давало ее семье право постоянно предлагать своих членов на замещение тех или иных вакансий при дворе. К тому же этой семье теперь регулярно выплачивались огромные суммы из все уменьшающейся государственной казны.

О, деньги!

Как-то раз одним чудесным июньским днем я сидела в своих украшенных позолотой апартаментах и играла на клавесине. Но мои мысли были далеки от музыки. Я размышляла о том, что старею. Ведь мне было уже почти двадцать восемь лет! В декабре моей дочурке должно было исполниться пять лет, а маленькому дофину — два года в октябре.

Ах, вздыхала я в душе, как жаль, что мне уже так много лет! Мной овладела печаль. Я не могла представить себя старой. Что я буду делать, когда не смогу больше танцевать, играть и выступать на сцене?

Устраивать браки своих детей? Отдать мою любимую доченьку какому-нибудь монарху из далекой страны? При мысли об этом меня охватила дрожь. Боже, сделай так, чтобы я никогда не состарилась!

За дверью послышался шорох.

Я подняла взгляд от клавесина и сделала знак принцессе де Ламбаль, чтобы она узнала, кто желал войти ко мне.

Это был швейцар, который хотел доложить о посетителе.

Я вздрогнула, увидев в дверном проеме… его. Он выглядел намного старше, чем прежде, но от этого ничуть не стал менее привлекательным.

Мне даже показалось, что он стал каким-то еще более необыкновенным, чем раньше.

Итак, ко мне приближался граф Аксель де Ферсен. Я поднялась и протянула ему руку. Он взял ее и поцеловал.

В эту минуту я внезапно почувствовала, что вновь ожила и стала счастливой. Все мои мрачные мысли о подкрадывающейся старости исчезли.

Он вернулся!

Какие чудесные дни последовали за этим! Граф часто приходил в мою гостиную, и хотя мы никогда не оставались наедине, но могли подолгу беседовать, к тому же мы не нуждались в словах, чтобы выразить чувства, которые испытывали друг к другу.

Когда он рассказывал мне об Америке, его глаза сияли от восторга. Он был награжден крестом Цинциннатуса за отвагу, но не носил его. Это было запрещено его величеством королем Швеции Густавом, хотя на последнего эта награда все же произвела впечатление, и он назначил Акселя полковником своей армии.

— Теперь вы останетесь во Франции на некоторое время? — спросила я.

— Чтобы сделать это, мне нужен предлог.

— А у вас его нет?

— У моего сердца есть причина. Но я не могу объявить о ней всему миру. Должно быть две причины…

Я все поняла. Его семья требовала, чтобы он вернулся в Швецию и обосновался там. Он должен жениться… на богатой. Он должен подумать о своем будущем. Как можно было сделать все это, оставаясь во Франции?

Он рассказывал мне об этом, и мы улыбались друг другу, охваченные каким-то безнадежным восторгом. С самого начала у нас не было никакой надежды на то, что мы когда-нибудь станем любовниками. Это было невозможно! Я совсем не походила на ту женщину, которую изображали в памфлетах, потому что по своей сути была очень утонченная и романтичная натура. Низменные эпизоды в спальне для меня были лишены очарования. Я верила в любовь — в любовь, которая была служением, преданностью, бескорыстием… То есть в идеализированную любовь. В своем мундире шведской армии он выглядел великолепно, таким он навсегда останется в моей памяти. Я не искала преходящих ощущений, удовлетворения минутного желания, а мечтала о том, как было бы хорошо, если бы я была просто знатной женщиной, если бы мы были женаты и жили идеализированной жизнью в маленьком домике в каком-нибудь местечке наподобие моего хутора, где коровы идеально чистые, масло изготовляется в севрских чашах, а овцы украшены серебряными колокольчиками и лентами. Я не хотела, чтобы что-то низменное вторгалось в мой рай.