Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Но скоро завихрило так, что не стало видно и конских голов. Казалось, все силы — земные и небесные — ополчились против них. Намертво преградили дорогу. Что делать? Попробовать все- таки ехать дальше? А если собьются с пути?.. Остановиться в какой-нибудь балке и переждать ненастье? Но кто знает, сколько оно продлится — день, два?..

Кони тяжело брели в глубоком снегу. Ветер завывал, бесился, неистовствовал, бил в грудь, пронизывал насквозь кожухи, сёк лицо и с диким гоготом мчался над мёртвой пустыней на восток, в половецкие степи.

Так ехали ещё с час, пока кони сами не остановились. Путники насыпали им из перемётных сум в торбины овса, покормили, взяли в руки поводья и двинулись дальше.

Наступали сумерки. Приближался вечер.

Давно уже должны бы прибыть в Глебов, а его всё нет и нет. Неужели мимо проехали? А ветрище не унимался, буран, казалось, задался целью замести снегом всю землю.

И кони и люди совсем выбились из сил.

— Отдохнём хотя бы немного, — сказал Самуил, останавливаясь. — Клади коня спиной к ветру. А сам ложись за него.

Легли.

Сразу же вырос сугроб. Стало тише. Снеговей продолжал завывать над полями, но уже не сёк лица, не забивался в рукава, за воротник, не замерзал на бровях и бороде ледяной коростой.

Ждан свернулся клубком, прижался спиной к тёплому животу коня, натянул поглубже на голову шапку и закрыл глаза. Подремать? Но сон не приходил, мысли роем вихрились в голове.

Ещё и месяца не прошло, как из далёкого половецкого кочевья выехали они с отцом вот в такой же вьюжный вечер и направились на запад, на родную землю. А как много изменилось в его жизни! Судьба вон как круто изменила жизненный путь. К лучшему ли, к худшему? Кто это ведает? Пока что — к лучшему. Он сдружился с умным и добрым дядькой Самуилом, который, может, и проявляет хитрость к покупателям, сам же говорит: не обманешь — не продашь, но к нему относится, как к родному. Окончательно вызволил из половецкой неволи. Познакомился с князем переяславским и получил от него за добрую весть и верную службу коней, одежду и оружие, а это — целое богатство! Чего ещё не хватает?

Он и не заметил, как задремал. Проснулся от того, что чья-то рука трясла за плечо.

— Вставай, отрок! Вставай! А не то задубеем тут! — послышался голос Самуила. — Надо двигаться дальше.

Ждан поднялся. Было уже совсем темно.

— Куда же идти?

— Бери коня за повод и не отставай от меня!

Но не сделали они и сотни шагов, как услышали собачий лай. Значит, впереди жилье, там — спасение: для них тёплая хата, для коней — безветренная конюшня да охапка сена. Вперёд! Скорее туда!

Хата вынырнула из тьмы внезапно — выглянула камышовыми стрехами из-под снега, как гриб из-под листа. Сквозь махонькое оконце, затянутое сухим бычьим пузырём, мерцал желтоватый свет.

Самуил застучал древком копья в дверь.

— Хозяин, открывай!

Дверь приоткрылась, послышался старческий голос:

— Кто тут? Кого Бог послал?

— Путники, отче! Пусти в хату — замерзаем!

— Да кто же вы такие?

— Гонцы от князя переяславского к князьям киевским.

— Так вы и ехали бы в город — к тиуну [20] [20] Тиун — управитель в поместье князя или боярина. .

— А что за город?

— Да Глебов же!

— Глебов! А далеко ли?

— Да нет — всего поприще [21] [21] Поприще — древняя мера длины, равная в разные времена от 120 до 240 метров. Также — дневной или конный переход. . А это посад… [22] [22] Посад — в Древней Руси торгово-ремесленная часть города, расположенная за крепостной стеной (вне крепости).

— Отче, побойся Бога! У нас уже нет сил и два шага ступить, а ты говоришь — поприще. Нет, мы у тебя заночуем! — И Самуил решительно отстранил хозяина от порога. — Хлев у тебя есть?

— Да есть.

— Так поставь туда наших коней и сенца им дай.

Старик накинул на плечи кожушину, и они вместе напоили коней, расседлали и положили им сена. А когда управились, зашли в хижину.

Хатка небольшая. Слева от двери — печь, под образами — стол, за печью широкие полати для спанья. Там, накрытый кожухом, кто-то лежал. Вдоль стен, скреплённые с ними, лавки. В устье печи горит лучина, освещая небольшой столик башмачника с его инструментами — деревянными колодками и гвоздиками, дратвой, смолой, острым ножом, молотком… Там же, на столике, стояла пара сапог — один уже готовый, а другой ещё на колодке. На жердине, под потолком, незатейливая одёжка смерда.

— Как же тебя звать, дедусь? — спросил Самуил.

— Поп окрестил Иваном, а люди прозвали Живосилом… Так и вы зовите — Живосилом.