Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

— Ну если так…

— Завтра увидим — как… А теперь пошли спать, если у тебя есть тёплый уголок…

— Уголок есть, пошли, — и повёл своего спасителя за печку.

…Утром осаждённые дмитровцы высыпали на валы и с нескрываемым удивлением и большой радостью наблюдали, как половцы двинулись в степь в направлении на восток. Самуил не ошибся.

— Кончака встревожила возможность нападения русских князей и он снял осаду.

И только два всадника, не ожидая, когда степняки покинут разорённые околицы Дмитрова, отделились от них и повернули на запад. Это были купец Самуил и Ждан.

На полсотни вёрст вокруг Дмитрова половцы выжгли села и хутора. На белых снегах чернели полосы копоти и пепла, разнесённых ветрами с мрачных пожарищ.

Ждан и Самуил ехали молча, со скорбью глядя на растерзанные зверями и хищными птицами трупы. На сердце было тяжело. Душили слезы. А когда в одном селе увидели на площади задубелые тельца голеньких младенцев, брошенных жестокой рукой в снег, чтобы замёрзли, Самуил остановился и разрыдался.

— О Боже! Какие муки претерпевает несчастный люд Переяславской окраины! [15] [15] Окраина, украина — окраинные земли Киевского и Переяславского княжеств. Позднее от этого образовалось собственное наименование — Украина. И как только можно жить здесь? Как только выживают люди? Кажется, все беды и невзгоды со всего мира собрались вместе и обрушились на людей, пригнули к земле, клубком холодных змей опутали их тела, тяжёлым сапожищем наступили на душу! Доколе же терпеть? Доколе погибать? Доколе земля Половецкая будет исторгать из себя бесчисленные орды на погибель люда христианского?

Он долго сидел в седле, понурый, сутулый, и затуманенными глазами смотрел на скрюченные тельца младенцев. Потом перекрестился, вытер слезы и тронул коня.

— Прочь отсюда! Подальше от этого страшного видения!

На второй день, переночевав в полусожжённой хатенке-мазанке, они выехали на торный шлях, что соединял Киев да Переяславль с Путивлем, Рыльском и Курском. Ждан натянул повод.

— Теперь я попрощаюсь с тобой, дядька Самуил. Отсюда поверну к Путивлю, в свой Северский край…

— Как? Ты бросаешь меня одного? Среди этой безлюдной снежной пустыни? Побойся Бога, отрок!

— А куда же мне ехать? В Киев? Там у меня ни кола ни двора!

— Будто на Сейме у тебя что-то осталось! Сам говорил — половцы все спалили…

— А может, кто из родичей уцелел или из сельчан?

— Так они тебе и обрадуются!.. Где ты там будешь жить? Что есть? К кому притулишься? Да ещё зимой!

— А в Киеве кто меня ждёт?

— Эх ты, человече! — воскликнул Самуил. — Ведь в Киеве у тебя приятель имеется.

— Кто же это?

— Вот те и на! — Купец даже руками всплеснул. — Неужели не догадываешься? Так значит я не в счёт? Кто же ещё?.. Неужели думаешь, что я забуду, как ты меня спас в Дмитрове?.. Нет, сынок, никуда я тебя не отпущу! Бедовать будем вместе — до конца! Да и одному устремляться в дальний путь опасно — мороз, вьюга, волки, недобрые люди… Да мало ли какая беда может случиться в дороге! Нет-нет, разлучаться нам сейчас не следует. Прибудем в Киев, погостишь у меня до весны, а там — куда хочешь. Ты вольная птаха!.. Да к тому же не в Киев мы сейчас направимся…

— А куда же?

— В Переяславль. Нужно известить переяславцев, что Кончак повернул назад.

— Ну, если так…

— А как же иначе, хлопец? — и довольный купец послал коня вперёд.

До Переяславля добрались на четвёртый день. На улицах и майданах полно вооружённого люда, а также детей, женщин, стариков. Жители ближайших сел искали защиты за валами города. Не слышно беспечных разговоров, не звучит весёлый смех. Даже дети притихли. Идёт Кончак! Ведь у всех на памяти, как шесть лет назад он лютовал на Переяславщине, никого не жалея, особенно детей, которых уничтожал без счета!

Самуила и Ждана ввели в гридницу [16] [16] Гридница — большое помещение в княжеском дворце или пристроенное к нему для гридней — княжеских дружинников — и для приёма гостей. , где вдоль стен сидели бояре и лучшие мужи. Прямо напротив входа, на возвышении — князь Владимир Глебович и княгиня Забава, дочь черниговского князя Ярослава.

Вошедших подвели к ним.

Князю Владимиру лет двадцать семь — двадцать восемь. Лоб высокий, открытый. Длинные русые волосы зачёсаны назад, пышно спадают на плечи. Между аккуратно подстриженными усами и небольшой бородкой краснеют по-юношески свежие губы. Одежда на нём — бархатная, чёрная, а сапоги — жёлтые, из блестящей, хорошо выделанной кожи. На боку, на широком, украшенном серебряными бляшками поясе, короткий меч.