Савва Дангулов - Дипломаты

— Вот что, господин Репнин, — Френсис тронул руку Репнина как будто случайно, но в этом жесте было расположение. — Завтра вечером мы с женой будем в Осанове. — Он оглянулся, будто усадьбу, которую он назвал, можно было рассмотреть, не сходя с места. — Я приглашаю вас. Вы с женой?

Репнин внимательно оглядел зал, высматривая Настеньку, и едва сдержал вздох удивления: Анастасия Сергеевна быстро шла к нему.

— Я хочу тебе представить, душа моя, американского посла господина Френсиса, — сказал Репнин и протянул жене руку, точно желая помочь преодолеть неожиданно возникший на пути мостик. — Господин посол просит быть у него завтра за городом. — Он продолжал удерживать ее руку, путь через мостик был нелегким. — Мы будем, не правда ли?

— Да, разумеется, — сказала Настенька, не очень понимая мужа: она была взволнована не на шутку. — А господин посол один в Вологде?

— Нет, почему же? С женой, — сказал Репнин и раскланялся.

— Северцев сказал, что знаком с Маркиным, — произнесла она, как только они остались одни.

Репнин был удивлен: это имя прозвучало для него неожиданно.

— Да, Северцев и Маркин друзья, Северцев знал его по Кронштадту.

— И знает, где он теперь? — Репнин так и сказал: «он».

— На Волге, в военной флотилии, сражается, и… отчаянно.

Репнин быстро взглянул на нее и уловил в глазах нечто похожее на восхищение. «Что-то она ищет в Маркине такое, чего недостает ей в новой жизни», — не мог не подумать Николай Алексеевич.

Сизые купола вологодских церквей еще затягивал предутренний туман, проснулась. Сад был полон холодной влаги. По мосту катил тарантас, и крепкие копыта отсчитывали сухие доски. Пахло березовой листвой, сухой и пыльной, вчера было и в Вологде знойно. Настенька заглянула во флигелек — Ольга спала.

Настенька взяла ведра и пошла к реке. На ней было ситцевое платье, в котором она любила работать по дому, и туфли на босу ногу. Тропка едва прорезала высокую траву. Трава была росной, холодные струи стекали по ногам и копились в туфлях. Не выпуская из рук ведер. Настенька сбросила туфли и вошла в воду. Она уже наполнила оба ведра, но продолжала стоять в воде — не хотелось выходить. Вода обтекала ноги, в ней была и студеность и мягкость северного лета.

Настенька поднялась с полными ведрами в дом, принесла из флигелька половую тряпку и, подоткнув юбку, как делала это, когда жила с отцом на юге, принялась мыть пол. Она мыла его в охоту, не скупясь расходуя воду, смывая вновь и вновь, круто отжимая тряпку, вытирая ступая назад, не думая о том, как много вымыла и сколько еще осталось. Перевела дух, лишь когда дошла до комнаты, где спал муж. Она уже внесла в комнату воду, плеснула на пол, бросила рядом тряпку, намереваясь все теми же широкими взмахами сильных рук освежить пол, но неожиданно взглянула на Репнина.

Он лежал, разбросав руки, и легкая ткань простыни укрывала его по пояс. Настенька и прежде любила смотреть, как он спит. Ей всегда казалось, что в нем жило что-то непобедимо молодое — сколько ни вслушивайся, не уловишь дыхания, так человек спит только в молодости. И Настеньке почудилось, что все люди, сколько их есть на белом свете, разделены, на тех, кто сберег на всю жизнь молодость, и на тех. кого она покинула еще в детстве, а может, и никогда к ним не приходила. С Николаем молодость еще не рассталась, а к Шарлю, быть может, никогда не приходила. К Шарлю? Господи, как давно это было!

Настеньке показалось почти чудом, что когда-то (когда-то? Нет, это не то слово! Совсем недавно) у нее был муж со странным нерусским именем Шарль и она радовалась его радостям, тосковала его тоской, была с ним близка и (это совсем кажется дивом) испытывала радость от встречи с ним. Встречи? Господи, да были ли они, встречи с этим мужчиной, теперь чужим и призрачным, или привиделись ей? Нет, она помнит Шарля, помнит рыжие усы, которые он так холил, белые руки, округлые, как у женщины, плечи, мускулистый живот, но это была не она, нет, ее там не было, все, что когда-то случилось, случилось не с ней, да и, откровенно говоря, она не очень помнит, было ли в их отношениях нечто такое, что связывает мужчину и женщину.

И Настенька взглянула на Репнина. Солнце еще лежало за вологодскими лесами и увалами, и купола вологодских храмов были свинцово-синими, но над рекой уже вздымался туман, клубясь и растекаясь. И Настенька подумала, что человек, который лежит сейчас перед ней, друг ее жизни, с которым идти и идти до скончания дней своих, самый дорогой для нее человек на свете.