Савва Дангулов - Дипломаты

Посол встал.

— Я не хочу вас огорчать, но… хотите знать мое мнение?

— Разумеется.

— Это зависит не от нас и даже не от наших правительств, — поспешно закончил Френсис.

— Тогда от кого же?

Френсис помедлил.

— От правительства, которое вы имеете честь представлять. От Советов.

Репнин пересек комнату по диагонали — деревянные полы скрипели: три шага — одни угол, три шага — другой.

— Я вас не понимаю, господин посол.

Френсис протянул руку к бутылке с канадским виски, налил Репнину и себе; он невысоко поднял рюмку, выпил и быстро взял свободной рукой бутылку, точно торопя Репнина пригубить и свою рюмку, но Николай Алексеевич не спешил.

— Ваше правительство должно недвусмысленно показать, что оно видит в Германии… общего врага, общего… — сказал Френсис.

Репнин все еще держал рюмку с виски, вино слабо плеснулось.

— Брест?

Френсис поставил бутылку на поднос, встал, рюмка с виски была зажата в его бледной руке, казалось, прежде чем выпить вино, он хотел согреть его, но рука не давала тепла.

— Если говорить откровенно…

— Да, господин посол.

Френсис неожиданно протянул руку, чокнулся и единым духом выпил вторую рюмку.

— Я не верю, что ваше правительство расторгнет сейчас Брестский договор, да сегодня это уже и не имеет для союзников того значения… не имеет.

Репнин пригубил вино и поставил бокал на поднос.

— Тогда в чем дело?

— В простом доказательстве лояльности, господин Репнин.

— То есть?

Френсис указал Николаю Алексеевичу на стул — американскому послу не очень хотелось продолжать разговор, глядя на своего русского собеседника снизу вверх — он не хотел давать Репнину и этого преимущества. Репнин сел.

— Я элементарно осведомлен о том, из кого состоит нынешнее русское правительство. Простите меня, но оно только по официальному титулу рабоче-крестьянское, а по сути… Нет, честность этих людей для меня вне подозрений. Быть может, оно действительно защищает интересы рабочего и крестьянского большинства, но согласитесь…

— С чем мне надлежит согласиться, господин посол?

— Я сказал, оно только по титулу рабоче-крестьянское, а по сути… Кто такие господа Чичерин, Коллонтай, господин Ульянов, наконец, кто они такие? Изгои, разуверившиеся в способности своего класса творить историю и решившиеся его взорвать…

Посол взял поднос с рюмками, чтобы переставить на другое место, рюмки неистово зазвенели, и посол поспешно возвратил поднос на прежнее место.

— Всевышний ведет строгий учет их заслуг и великодушно воздаст им за это. Я не о том.

— Тогда о чем же, господин посол?

— Все они интеллигентные люди, больше того, все они прожили половину жизни на Западе. — Он хотел сказать «в Европе» и раздумал. — Неужели они не понимают, что нормой современной жизни, нормой прогресса является терпимость к мнению другого человека, если хотите, парламентаризм, каким он показал себя. Согласитесь, от царя к Учредительному собранию шаг вперед, и немалый, от царя к диктатуре Советов… вперед ли?

Репнину стоило усилия, чтобы не встать.

— Значит, в обмен на признание реставрация Учредительного собрания, так?

Теперь встал Френсис.

— Вы огрубили мою мысль, но суть ее вы поняли правильно.

— В обмен на признание?

Френсис неслышно приблизился к окну, открыл его, пахнуло свежестью.

— Нет, больше. В ответ на лояльность западного мира.

Репнин встал с Френсисом рядом. Солнце зашло, туча, стоявшая над полем, прошла, не окропив поля влагой; где-то далеко-далеко за лесом, за перекатами холмистого поля куковала кукушка. Казалось. Френсис давно заметил ее голос и, затаив дыхание, отсчитывал, сколько лет она ему посулит. Иногда ветер, гуляющий над равниной, чуть-чуть задувал ее голос, но потом он возникал с новой силой — кукушка была неутомима.

— Сто двадцать? — спросил Репнин, смеясь.

Френсис улыбнулся:

— Да, около этого.

Репнину не хотелось сообщать этим словам иронического оттенка.

— Ну что ж, это помогает жить.

— Помогает, — сказал Френсис, вздохнув.

В церкви рядом ударил колокол — служба кончилась.

Они покинули дом над рекой.

— Вы полагаете, что новое Учредительное собрание, если оно будет созвано, утвердит Декрет о земле? — спросил вдруг Репнин.

Френсис остановился — в аллее было сумеречно.

— Вы русский, вам лучше знать, — ответил Френсис, не глядя на Репнина.

Они пошли дальше.

— Но вопрос о возвращении дипломатов в Москву — это же не признание…