Дмитрий Щербинин - Заре навстречу

Захаров сидел, развалившись за столом, и глядел своими осоловелыми, заплывшими глазками на Нуждина. А тот вошёл, ещё больше сжался, и жалобно пискнул:

— Здравствуйте…

Захаров усмехнулся, кивнул на стол, где разложены были орудия пытки, и вкрадчиво спросил:

— Посмотри-ка, что это лежит.

Чтобы не упасть в обморок, Нуждин ухватился дрожащей, вспотевшей ладонью за край стола, и пискнул совсем уж тоненьким, неестественным голоском:

— Ой!.. Не знаю…

Тогда Захаров усмехнулся, и спросил:

— А хочешь узнать? На своей шкуре, так сказать, испробовать?

— Нет! Нет! Нет! — заверещал, быстро вращая головой, Нуждин.

— Очень хорошо. В таком случае, ты должен с нами сотрудничать.

— Конечно же, я готов с вами сотрудничать, — вскрикнул Нуждин.

— Так подойди сюда, и пиши! — рявкнул Захаров.

Тогда Громов-Нуждин, подрагивая и, затравленно озираясь, подошёл, и уселся на указанный ему табурет с краю стола.

Под диктовку Захарова он записал:

«Я, Громов Василий Григорьевич, даю настоящую подписку Сорокинской полиции в том, что я обязуюсь выявлять и сообщать полиции партизан, коммунистов, уклоняющихся от регистрации и живущих на нелегальном положении, антифашистов, ракетчиков и других лиц, ведущих враждебную немцам деятельность. В целях конспирации все свои донесения буду подписывать кличкой «Ванюша».

После этого Захаров убрал в ящик эту записку, и достал из-под стола большую бутылку с мутновато-белым самогоном. Он шутливо ударил Нуждина кулаком по локтю и тот принуждённо улыбнулся.

И Захаров закричал:

— Ну ты нормальный мужик то! Чего дрожишь то?! Чего зубами стучишь?! Давай пей! Выпьешь со мной?! Пей давай!

И он налил себе и Нуждина в два грязных, запылённых стакана самогона — налил до краёв, и ещё раз ударив Нуждина по локтю, вскрикнул, ухмыляясь:

— Пей давай!

И Нуждин начал пить этот самогон. Он пил его старательно, от начала и до конца, так как знал, что, если не проявит достаточно усердия, то может разозлить Захарова.

После употребления спиртного, Нуждин почувствовал себя значительно лучше. Он даже рассмеялся, и несколько раз вскрикнул:

— Буду вам служить!

После этого он был выпущен. Шагал он к своему дому, покачиваясь, но довольная улыбочка не сползала с его лица.

И Громов-Нуждин взялся за эту новую работу с таким же усердием, как и за все прежние работы. Ведь он делал это, чтобы спасти свою шкуру, а именно спасение своей шкуры было для Нуждина наиважнейшим делом.

Он уже давно жил в Краснодоне, и знал многих людей. Сведал он и о комсомольских активистах, которые, по тем или иным причинам, остались на оккупированной территории.

И даже если такие люди не вели подпольной деятельности, то они всё равно были опасны для новой власти, и таких людей Нуждин сдавал, за что получал благодарности лично от Захарова, и очень этими благодарностями гордился. Ну а уж что происходило с теми «выявленными» им людьми, Нуждина совершенно не интересовало.

У Громова-Нуждина был пасынок, по имени Геннадий Почепцов.

Этот Почепцов жил на Первомайке и учился в одной школе с Анатолием Поповым, Улей Громовой и прочими ребятами и девчатами. Он хорошо их знали, а они его знали неплохо, но не в совершенстве, так как вообще этот Генка был очень скрытным товарищем.

И если в первые дни оккупации, он затаился и, как и многие иные краснодонцы, сидел мрачный, не ведающий, что же будет дальше, то уже к концу сентября он много начал общаться с Анатолием Поповым, а также, и с его новым другом — Борисом Глованом.

И общество этих ребят нравилось Почепцову. Почему же их обществу ему нравилось? Да — это были интеллигентные ребята; они не матерились, так, как это делали полицаи, они не лезли с кулаками, и вообще — Попов, например, был старым его знакомым.

Почепцов чувствовал, что в компании с этими ребятами ему будет хорошо именно в том плане, что они не грубияны; что нет среди них такого зверского начальника, как Соликовский, с его громадными, волосатыми кулаками.

То есть Почепцову даже и хотелось всю жизнь быть окружённым обществом таких вот ребят и девчат. Но в основе всего этого лежало желание, чтобы было хорошо именно ему. Вот есть эти интеллигентные люди, так пускай они его окружают, пусть нахваливают его, Гену, за то, что он такой же как и они хороший. Пусть это сообщество наполняет его, Почепцова, жизнь приятными мгновеньями. А ведь ещё, как говорил Толя Попов, потом обязательно должны были вернуться Советские войска, а раз уж такой умный, начитанный человек, как Попов это говорит, так и должно быть. И это тоже очень нравилось Почепцову, потому что он уже грезил о наградах, которыми его должны были одарить «наши».