Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

Если раскрыть вышедший на заре века Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона, то можно узнать, что сионизм — это „общественное движение среди евреев, направленное на возрождение национального существования в Палестине”. Но вот это-то и не нравится молодому человеку с редкой рыжеватой бородкой. Картавя и подкрепляя слова экспансивными жестами, он объясняет, что в этом таится угроза пролетарской солидарности и интернационализму. Спустя пять дней после опубликования декларации Бальфура, учреждавшей „еврейский национальный очаг” в Палестине, тот же человек провозглашает в Петрограде создание социалистического государства. По его мнению, теперь еврейский вопрос был решен раз и навсегда. И потому с сионизмом следовало покончить.

Чека отдается приказ, руководителей Центрального Сионистского бюро в Петербурге арестовывают и закрывают центральный орган сионистов „Хронику еврейской жизни”. То же происходит в Москве и других городах.

Те, кто радостными демонстрациями встретил декларацию Баль-Фура, вспоминают теперь, что возглавивший советское правительство человек еще в 1903 году объявил идею еврейской национальности „реакционной”, и что другой человек, говорящий с сильным грузинским акцентом и ставший комиссаром по делам национальностей, в своей статье „Национальный вопрос и социал-демократия” утверждал, что „ассимиляция евреев неизбежна”.

Минуло несколько десятилетий, и сторонникам таких взглядов Ленина и Сталина вновь пришлось отстаивать их. Они явно растеряны. Количество желающих эмигрировать растет.

И вот зимой 1973 года появляется книга „Сионизм: теория и практика”. В ней авторы, ссылаясь на опубликованную за сто сорок лет до того статью Маркса по „Еврейскому вопросу” пишут: „...еврейский вопрос может окончательно разрешить только социалистическая революция, которая обеспечит всем неимущим освобождение от нищеты и капиталистической эксплуатации”.

Сообщив нам это, авторы не объясняют, почему же они повторяют эти слова Маркса спустя пятьдесят пять лет после так называемой социалистической революции. Если бы они решились на объяснения, то им пришлось бы признать, что социалистическая революция не уничтожила антисемитизм.

А спустя восемь лет после Освенцима и Майданека именно советский режим планировал новое уничтожение евреев. Это было как раз в ту осень, когда Андропов занял место среди отобранной Сталиным когорты инспекторов ЦК.

Когда приходит время, он показывает, что сталинские уроки им отнюдь не забыты.

В действиях Андропова ярко прослеживается связь с поведением его предшественников, громивших сионистские организации в первые месяцы революции. Через полстолетия Андропов повторяет Дзержинского. При Дзержинском арестованные в Москве сионисты шли в тюрьму, распевая „Хатикву”. При Андропове „Хатиквы” не слышно. Аресты совершаются в тишине.

Ведомство Андропова обрушивает один удар за другим.

В Киеве инженер Кочубеевский приходит в Бабий Яр, чтобы отдать дань погибшим. Дежурящие тут агенты КГБ провоцируют его на спор. Кочубеевский, неосторожно сказавший, что хочет уехать туда, где его будут считать своим, получает три года лагерей.

В Рязани арестовываются братья Вудка. Их преступление в том, что они изучали историю государства Израиль, иврит и выразили желание покинуть Советский Союз.

Проходит громкий процесс так называемых „похитителей самолета в Ленинграде”. Два главных обвиняемых М. Дымшиц и Э. Кузнецов приговариваются к расстрелу.

Андропов надеется, что столь суровый приговор испугает евреев. Но так случилось, что как раз в это время в Испании Франко отменил смертную казнь, к которой были приговорены несколько баскских террористов. Теперь мир ждет, какой будет судьба еврейских националистов в СССР? Советская пресса, яростно нападавшая на Франко за смертный приговор, вдруг замолкает. В Кремле явно растерялись. С одной стороны евреев надо устрашить. С другой — как будет реагировать мир? Через пять дней советское правительство под давлением международного общественного мнения отступает и отменяет смертный приговор.

Ведомство Андропова это не обескураживает. Теперь оно еще более внимательно готовит процессы, тщательно подбирая необходимых свидетелей, заранее „забрасывая” нужные доказательства.

В КГБ, однако, понимают, что одних репрессий недостаточно, что надо создать особый климат в стране, при котором репрессии будут совершаться легко. На помощь приходит гитлеровский опыт. Фюрер ведь не случайно выбрал местом для своих наиболее чудовищных фабрик уничтожения Польшу. Он знал, что антисемитизм здесь пустил глубокие корни. В такой атмосфере дым крематориев рассеивается легче. Теперь,во второй половине шестидесятых годов, эту атмосферу стремились воссоздать в Советском Союзе.