Гарри Табачник - Последние хозяева Кремля

— Одиннадцать лет назад мне довелось быть послом в Будапеште. Вы знаете, что там произошло...

— Но мы не венгры. Мы — советские граждане! — воскликнул кто-то из делегатов.

Он мог бы добавить, что речь не идет ни о выходе из советской сферы влияния, ни об изменении политической и экономической системы.

Речь шла лишь об одном: гарантированном советской конституцией праве каждого жить в своей стране там, где ему хочется. И все!

Вот как раз воспользоваться этим правом Андропов разрешить им не собирался. Политические цели режима были для него важнее судьбы нации. То, что это обрекает ее на исчезновение — его не заботило.

— Стало быть, вы хотите Крым и ничего больше? — тем же спокойным, бесстрастным тоном спросил он.

— Только Крым, — раздалось в ответ.

На этом беседа закончилась. Уходя, делегаты поинтересовались, не будут ли их преследовать по возвращении в Узбекистан и можно ли им будет провести собрание с тем, чтобы на нем рассказать о встрече в Кремле.

— Конечно, — заверил их Андропов. — Если хотите, я позвоню Рашидову и попрошу предоставить вам ташкентский театр Навои, — и он, улыбаясь, пожал им руки.

Если бы те, кто покидал встречу в Кремле,смогли бы перенестись на 11 лет назад и оказаться в Будапеште в тот момент, когда от подъезда советского посольства отъезжала машина, увозившая в советскую тюрьму генерала Кирали, то они увидели бы тогда на лице смотревшего ему вслед Андропова точно такую же улыбку.

— Я никогда не забуду эту улыбку инквизитора. Он и убивая продолжал бы улыбаться, — вспоминал спустя много лет чудом уцелевший генерал.

Но возбужденные встречей делегаты крымских татар не обратили внимания на такую мелочь, как улыбка председателя КГБ. А зря... Придай они ей большее значение и для них, возможно, не явился бы неожиданностью тот прием, который им оказали по возвращении из Москвы. Ни о каком собрании не могло быть и речи. Те, кто пытался заикнуться об этом, были брошены в тюрьму. У тех же, кто набравшись смелости, вернулся в Крым, отобрали все имущество, вышвырнули из купленных ими домов, на их глазах снесли их бульдозерами, а самих вновь выслали в Узбекистан.

Вот тогда они, наверное, по достоинству оценили слова Андропова и его улыбку, его способность убивать улыбаясь.

Эта его улыбка вводила в заблуждение многих. Как и его очки в тонкой оправе. Они придавали ему непривычный для обитателей Кремля интеллигентный вид. Иным взгляд за стеклами очков представляется понимающим, сочувствующим. Но если взгляд Андропова мог ввести в заблуждение, то дела его ведомства сомнений не оставляли. И тем не менее, человека, пятнадцать лет возглавлявшего самую страшную в истории тайную полицию, как только он займет место в Кремле, начнут представлять неким скрытым либералом. И никому в голову не придет вспомнить о том, что весной сорок пятого года тоже интеллигентно выглядевшего в своем пенсне, вступившего в переговоры с союзниками Гиммлера, рисовали как вынужденного исполнять приказы фюрера скрытого либерала.

Если бы мы заглянули в кабинет Андропова утром, то увидели бы, что представленные ему доклады о том, что произошло в стране за минувшие сутки обязательно охватывают следующие разделы: диссидентство, эмиграция евреев, верующие, национальное движение в республиках.

Говоря военным языком — это те направления, по которым КГБ наносит свои удары.

Иного от режима ожидать было и нельзя. Иная реакция означала бы, что режим готов пойти на уступки. Но пойти на уступки для тоталитарного режима — это значит подписать свой смертный приговор.

Тоталитаризм органически неспособен к изменениям. Когда начинаются изменения — прекращается тоталитаризм. Андропов это понимал. Но он понимал и другое. Новая обстановка требует иных методов. Тем более теперь, когда наступила пора детанта, когда каждое движение режима, особенно в столице, тут же становится достоянием мировой прессы. Андропов лавирует, хотя предвидеть всего, что последует за первой поездкой Никсона в Москву он не мог.

Президент США, предпринимая свою поездку, надеялся, что широкое привлечение Советского Союза к решению важнейших международных вопросов сделает его заинтересованным в сохранении стабильности в мире.

Самолет с гербом Президента Соединенных Штатов несся к Москве, и Никсон, положив перед собой блокнот, набрасывает те, на его взгляд, выгоды, которые СССР получит в результате новых отношений с США.

...Техническое сотрудничество... Расширение торговли... Выгодные займы... Поставки зерна и новейшего оборудования... — с энтузиазмом записывает Никсон. А вместе со всем этим президенту США представлялись врывающиеся на просторы замкнутой империи ветры с Запада, после чего империя уже не сможет жить по-прежнему. В ней произойдут изменения. Необратимые изменения.