Василий Авенариус - На Москву!

— Вот глупый! И только?

— Нет; она топнула ножкой. «Ну, так мы протанцуем с вами еще на моей русской свадьбе в Москве!» И ведь настояла, как видите, на своем: теперь он тоже здесь при ней…

— Вы верно ослышались; что-нибудь да не так! — перебила гофмейстерина. — Весь вечер она танцевала потом с таким увлечением, до упаду…

— Потому что хотела забыться, — подхватила фрейлина. — Но когда надо было, наконец, проститься с королем, и она подошла под его благословение, то силы ее оставили: она упала к ногам его величества, обняла их и залилась горькими слезами.

— Прощалась навеки с своим обожаемым королем, с милой родиной, для варваров, так как же не плакать?

— Однако, варвары эти встретили ее, кажется, очень радушно? — возразила Маруся. — Выслали вперед ей даже денег на дорогу…

— Всего каких-то двести тысяч злотых!..

— А по-вашему этого еще мало? На самой границе ждали ее уже Михайло Нагой и князь Мосальский с почетной стражей…

— В которой, однако, не было никакой надобности, потому что у нее была своя собственная!

— В городах и селах к ней выходили жители с хлебом-солью…

— И попы с иконами! Мы с нею, слава Богу, не схизматички… Нет, переезд этот был ужасен! Эти дремучие литовские леса, непролазные болота… Раз ночью мы чуть было не потонули в таком болоте. Кругом мрак кромешный, хоть глаз выколи; в чаще где-то кричит филин, — ну, просто малый ребенок плачет: а тут завыли еще волки — один, другой, третий… Бррр! и теперь еще по спине бегают мурашки! А ночлеги в мужицких избах, тесных, грязных…

— Простите, пани гофмейстерина, — вступилась опять неугомонная фрейлина, — но для царицы и нас везде отводили самые чистые дома. Раз только ведь, и то случайно во время грозы, когда вы так перепугались, царица, ради вас же, велела остановиться в одной бедной деревушке…

— Где не нашлось для нас даже ни яиц, ни молока! — с неудовольствием перебила несносную болтушку панья Тарло.

— А почему не нашлось? Вы не помните разве, чем извинялись перед нами бедные крестьяне?

— Чем?

— Да тем, что у них три года подряд был неурожай и на всю деревню осталось всего-навсего с десяток кур да одна корова; но наши же польские послы с своим конвоем перерезали и тех кур и ту единственную корову.

От такой легкомысленной откровенности ее подчиненной лицо гофмейстерины разгорелось, сквозь накладной румянец, благородным негодованием. Но в это самое время, на счастье фрейлины, к карете их подъехал муж гофмейстерины, пан Тарло. Приятно перегнувшись с седла к открытому оконцу кареты, он обратился к Марусе с небрежною вежливостью, значительно поводя своими огнисто-черными, как тлеющие уголья, глазами:

— Падам до ног наияснейшей княгини Курбской! Давно не имел счастья — с тех самых пор, в Жалосцах, у Вишневецких, изволите помнить?

— Когда я была еще купеческой дочкой, а муж мой простым гайдуком? — досказала Маруся, вся вспыхнув. — Как же, прекрасно помню; а также и то, как он из-за меня проучил одного ясновельможного нахала.

Теперь очередь побагроветь была за паном Тарло.

— Да, у почтеннейшего супруга вашего сила настоящего гайдука, даже мясника, отдаю ему полную честь! — отпарировал он ее удар с нескрываемою колкостью. — Будь у него только побольше рыцарского духа…

— Как у вас, не правда ли? Он, впрочем, теперь совсем поправился от болезни и опять к вашим услугам.

— Что, что такое, Эвзебий? — заволновалась панья Тарло. — Ты хочешь драться с князем Курбским?

— У нас с ним старые счеты… — отвечал пан Эвзебий, но далеко не таким уже вызывающим тоном. — Я, впрочем, не злопамятен и, пожалуй, готов простить.

— Муж мой вовсе не нуждается в вашем прощении! — воскликнула Маруся, увлеченная своим гневом. — Если же я передам ему теперь эти ваши слова, то…

— Не сердитесь, пожалуйста, дорогая княгиня! — поспешила прервать ее панья Тарло. — Я отвечаю вам за Эвзебия! Он у меня смирен, как комнатная собачка…

— Однако, милая Бронислава! — запротестовал ее муж, — сравнивать польского рыцаря с собачкой…

— Но в золотом наморднике! — пояснила с важностью все та же фрейлина, переглядываясь со своей товаркой, и обе разом фыркнули.

Марусе при этом пояснении пришло на память, что пан Тарло, нуждавшийся всегда в деньгах, женился ведь на немолодой уже панне Брониславе Гижигинской единственно из-за денег, — и весь гнев ее испарился, как дым.

— Успокойтесь, пани гофмейстерина, — сказала она, сдерживая свою веселость. — Собачки в наморднике никто не тронет, сколько бы она ни лаяла.