Александр Доронин - Кузьма Алексеев

Видман положил ложку, повернулся к огромной иконе, которую откуда-то притащила дочь, крякнул. Хотя это и испортило ему настроение, однако никуда не денешься — Окся упряма, как он сам, они — ветки одного дерева, все равно сделает по-своему.

— Дома нечего торчать да ловить блох! — бросил он сердито внуку. — У нас с тобой во дворе куча дел.

Не успел дед ковшом зачерпнуть холодной воды, а мальчишки уж и след простыл.

«Дедушка, наверное, от Мельседея Верепаза произошел, — думал, стоя у крыльца, Никита, — как барин от Христа. Они самые главные на свете. Только для чего же батюшка мне внушает, что на земле все люди одинаковые: и богатые, и бедные, и работяги, и лодыри?»

Никита любит в церковь ходить и дома у батюшки Иоанна бывает. Живет тот одиноко, дом его большой, в три горницы. И во всех — иконы. На столе огромную книгу держит, Евангелие зовется. Одно-единственное плохо — написанное в этой книге Никите непонятно. Мальчик раньше знал только тех, кто в Сеськине живет, а тут, оказывается, есть царь и князья. Когда батюшка начнет рассказывать о людях, родной стране, голова у мальчика как флюгер вертится: куда ветерок, туда и разумок. По словам батюшки Иоанна, есть такие города, где одни черные люди проживают. Есть такие широкие реки, по ним парусники плавают. Есть город Петербург, его столицей России зовут. Этот город не для простолюдинов, в нем жители в одних кафтанах ходят да в сапогах кожаных. Богатые!

Никита видел, как дедушка и матушка, согнувшись в три погибели, работают в поле. Несмотря на это, управляющий каждой осенью отбирал у них хлеб. Частенько к ним заходили монахи и тоже что-то выпрашивали. От податей и оброков разных хоть в петлю лезь. Однажды Иоанн признался, что делать так духовным людям не пристало, что когда-нибудь Бог за жадность и алчность богатых накажет. Когда только?

Никита гнал прутиком на ближний луг овцу с ягнятами и думал совсем не по-детски о жизни. При мысли о дедушке ему будто кто в сердце занозу вонзил. Болеет, очень болеет дедушка. Целыми ночами не спит, все вертится и вертится на печи. Телом и лицом исхудал, одна тень от него осталась.

— Никита! — послышалось со стороны дома.

Это кричала мать. «Ох, совсем из головы вылетело, забыл!» — встрепенулся мальчик. Сегодня они с матушкой в барский дом убираться идут, их очередь. Управляющий за это всегда либо грош дает, либо что из провизии. Правда, при этом все ворчит и ругается: «Дармоеды! Ишь, сколько вас развелось!»

— Был бы отец, так бы он с нами не разговаривал, — громко, в полный голос сказал Никита, словно его кто мог слышать. Только овца подняла голову, посмотрела на Никиту и испуганно заблеяла. — Вот вырасту, я им всем покажу, кто на свете самый главный! — Никита с досадой стегнул прутом овцу, и она резво побежала на луг, а за ней засеменили два черных маленьких комочка.

Виртян Кучаев вышел на крыльцо. В избе было душно и дымно, а улица испускала свежие запахи зелени и речной воды. Во дворе жена Раиса доила корову. Рядом с ней топталась соседка Настя Минаева и без умолку рассказывала сельские новости. Виртян закрутил цигарку, от нечего делать прислушался к бабьей болтовне. Настя в красках описывала переполох в доме управляющего. У Григория Козлова пал любимый жеребец Чингисхан.

— Виданное ли дело — железный шкворень проглотил, бедняга!

Раиса ахала. Корова испуганно лягалась, грозя опрокинуть бадейку с молоком. А Настя начинала рассказ заново, то хватаясь за голову, то хлопая себя по бедрам. От услышанного у Виртяна задрожали ноги. Он сел на ступеньку крыльца, боясь дышать. Вспомнил последнюю поездку в Нижний. Туда его послал управляющий с обозом лосиных туш. Мясо староста Максим Москунин выгодно продал татарам, а на вырученные деньги купил Козлову пятьдесят пудов соленой рыбы и восемьдесят мешков овса. Десять мешков погрузили на телегу Виртяна. По дороге домой в один из мешков он воткнул железный штырь. Он, видимо, и сгубил жеребца. Задуманная Виртяном месть удалась на славу. Прошлой весной Козлов забрал у него участок посевной земли, которые давал на пять лет. Теперь один остался, а ртов-то сколько, поди прокорми! Двое неженатых сыновей, мать с отцом, да сам с Раисой… Еще один сын, Гераська, правда, в Лыскове он живет, большим человеком считается, служит у купца Строганова. А здесь, в доме, еще женатые сыновья есть: Помраз с Арсентием с женами и детишками мал мала меньше да Семён-холостяк. Как столько народа в избе помещается, Виртян и сам удивлялся. Да что ж делать, в тесноте — не в обиде! А у Козлова даже лошади вольготней живут, у каждой свое теплое, чистое стойло.