Александр Доронин - Кузьма Алексеев

Сеськино разделено на две половины: на Нижнем конце живут верующие во Христа, на Верхнем конце — те, кто по-прежнему верит в своего бога — Нишкепаза. Два порядка сельских, словно раздвоенная ива, хотя оба ствола растут от одного корня.

Христиане — в большинстве люди с достатком, дома у них крепкие. Два века живи, простоят, не сгниют. Дворы обнесены высокими дощатыми заборами, перед каждым из них растут березы или тополя. На Верхнем конце села жители богатством не отличались. Домишки и дворишки низенькие, крытые обветшалой соломой, вместо окошек — маленькие прорезанные отверстия, затянутые бычьими пузырями.

И тем не менее оба порядка справляли большие праздники совместно, как единая семья. Вот и сегодня весна звала за околицу, откуда начинались склоны горы Отяжки, покрытые свежей изумрудной травой. Простор вокруг и ширь неоглядная! Над головой небо бездонное! Тезэнь покш читнестэ мазый палясо-панарсо Сеськинась веленек лисни, весе киштезь-морсезь яксить, пултнить толбандят, алт катаить, нуримасо нурсить.12

Сегодня даже луга радостные, на них солнышко свое тепло не пожалело, щедро выплеснуло. И ни малейшего дуновения ветра. Издали на людей, собравшихся на лугу, молча глядел зеленеющий лес, заботливо прикрывая их собой от холодных ветров, так непостоянных в это время года. Вдруг да подует расшалившийся озорник и испортит праздник! А лес тут как тут — на страже.

Эхо разносило по округе песни, смех, крики. Под Отяжкой плясали и веселились девки и парни. А на притоптанной лужайке группа молодежи пристроилась катать яйца. Сколько крашеных яиц шерстяным мячиком выбьешь из ряда — все твои. Не заденешь ни одного, другой участник будет мячик бросать. И так до тех пор, пока все яйца на кону не окажутся выигранными.

Лаврентий Кучаев глядел, глядел и тоже потребовал мячик.

— Пустите, пустите старичка! — захохотали девчата и потеснились, пропуская деда Лаврентия в круг. — Может, он попадет хоть раз!

Потеха заключалась в том, что «мазил» иногда наказывали — заставляли бегать за шерстяным клубочком, который битой отбивали на другой край поляны.

Старик Лаврентий два яйца сбил: желтое и оранжевое. В это время его сын Виртян на качелях с ветерком раскачивался. Качели крепились на толстых надежных жердях. Сверху, на перекладине, привязаны вожжи, меж которыми лежала доска для сидения. Внуки Лаврентия, Семен и Помраз, за веревку раскачивали эту доску.

— Вот дурни, нашли занятие! — сердито прогремел старик в сторону сыновей и что есть силы ударил битой по мячику. Тот — бац! — и ожег Зинаиду по ноге.

— На мне женишься, дедушка! — хихикнула вдова, но увидев в толпе любопытных Агафью Савельеву, быстро спряталась за спины игроков. Жену Филиппа она побаивалась. Та не раз уже драла ее за волосы. Самого Филиппа на лугу не было, он ушел с Кумакшевым рыбачить.

Гулянье продолжалось до самого вечера. Затем молодые люди собрались перед домом Зинаиды и там продолжали играть на тростниковой дудочке, пели и плясали.

Целую пасхальную неделю стояла хорошая погода. Каждый день на улице игры, песни… Чего-чего, а веселиться эрзяне умеют.

Отец Иоанн настойчиво учил сеськинцев главной молитве светлого праздника: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Поэтому каждый из сельчан знал — можно верить в воскрешение усопших. А для этого сначала надо вспомнить об этих самых ушедших. День поминовения — Радуница — наступает сразу после пасхальной недели, во вторник на Фоминой неделе. Тут уж отцу Иоанну заботиться не приходилось, на кладбище сеськинцы шли без напоминаний. У эрзян всегда был древний обычай общего поминовения предков. Всем селом (раньше это было осенью, после сбора урожая) собирались на кладбище, особо почитаемом месте — калмолангсо13 — вспоминали своих умерших родственников и друг друга стряпней, брагой, яйцами угощали. Вопли и причитания женщин сменялись шумными воспоминаниями о покойных. И так — целый день.

Сеськинцы считали, что умершие становятся ближе к богам, поэтому им устраивали моления, обращались с различными просьбами: о даровании детей, о здоровье, о благополучии. К предкам обращались за советом, знакомили с новыми членами семьи, к ним приходили пожаловаться в тяжелые минуты жизни.

Сеськинцы и без отца Иоанна знали, зачем они идут на кладбище в родительский день. Хоть он и говорил им что-то о прощении грехов, о загробной жизни и адском пламени, им оставалось понятным только одно: пришел день, когда пора отдать дань покойным родственникам. И поэтому почти в каждом доме в этот день варили квас предков — атянь пуре и зажигали свечу предков — атянь штатол.