Бернар Клавель - Свет озера

Последним усилием лошадь прибавила шагу. Бизонтен обернулся к востоку, и ему показалось, что звезды бледнеют, что край небосвода перечертила ленточка света, идущего из-за горных вершин, уже побеленных снегом этой ночной бури. «Застанет ли Барбера с Ортанс первый снег на вершине гор Юр ы ?» Он задавал самому себе этот вопрос, но почему эти двое как бы выпали из этой идущей к концу ночи, когда в строй живых вернулось столько навек ушедших?

Повозка въехала на площадку перед домом, и Мари тут же вышла на крыльцо. Повитуха крикнула ей:

— Ну как там у вас?

— По-прежнему мучается. Воды уже начали отходить.

Повитуха ворча вылезла из повозки.

— С этим чертовым плотником мы раз сто чуть в ров не опрокинулись! Не к чему было гнать как полоумному!

Женщины ушли в дом, а Бизонтен распряг лошадь, отвел ее всю в мыле в конюшню. Взяв здоровенный пук соломы, он начал изо всех сил обтирать ее жгутом, приговаривая:

— Ты, красавица наша, сделала все, что могла. И это очень даже хорошо, понимаешь? Мы с тобой в самый раз прикатили.

Тут только он сообразил, что во время всего пути ни минуты не сомневался в том, что они обязательно успеют. В этом доме, где стольким ребятишкам была возвращена жизнь, сейчас должно родиться дитя, и в представлении Бизонтена это воистину была самая важная в их жизни минута. Не осмеливаясь ни с кем заговорить об этом вслух, он не раз твердил про себя: «Господи, если бы только нам узнать, из какой страны его отец?» Но сейчас такой вопрос даже в голову ему не приходил. Это подлинно был ребенок Пьера и Клодии, и этого ребенка они ждали. Это было общее дитя их всех.

Над этим домом Бизонтен работал с особым тщанием. Впрочем, это вообще было в правилах каждого доброго плотника, и однако он вложил сюда что-то еще сверх того, что обычно. Что-то от любви. Что-то от огромной радости. И он допытывался у самого себя, уж не потому ли так, что впервые в жизни он строил дом сам для себя и для своих близких. Сейчас, раз это дитя должно было появиться на свет, Бизонтен открыл для себя подлинные причины той радости, что несла его как на крыльях весь обратный путь.

Он привязал Лизу в стойле и дал ей воды, засыпал мерку овса, но тут вошла Мари.

— Ну что? — спросил он.

— Ничего нового. Повитуха говорит, что еще не скоро.

После минутного молчания Мари добавила:

— Мне хотелось бы, чтобы ты похоронил трупик.

— Прямо сейчас?

— Да. Прежде, чем на свет появится другой. Прошу тебя об этом.

Голос ее предательски дрогнул от страха. Будь сейчас не такой день, Бизонтен попытался бы ее урезонить, сказать, что не по душе ему всякие там предрассудки, но заготовленные фразы вдруг показались ему какими-то нелепыми. И те, ушедшие, что сопровождали его всю дорогу, были здесь, заполняя вокруг все пространство и вынуждая его к молчанию.

— Ладно, — сказал он. — Сейчас пойду.

Мари ушла. Он взял лопату, заступ и пошел в амбар. Когда свет фонаря упал на маленький гробик и на деревянный крест, он остановился в нерешительности. Потом открыл дверь. День еще не занялся, но между рождающимся светом и блеском луны и звезд уже начиналась битва. Бизонтен потушил фонарь и поставил его на верстак. Через левое плечо он перекинул лопату, заступ и крест, под правую руку взял гробик.

Он вышел, и голос Блонделя вновь заговорил о тяжести смерти, о страшной тяжести его малютки Давида. И Бизонтен ответил:

— А эта бедная девчушка совсем и не тяжелая.

Тропка, ведущая к церкви, утопала в грязи, была вся в лужах, ветер морщил воду, и по ней перепархивали отблески звезд. По мере того как Бизонтен приближался к кладбищу, что-то росло в его душе, а что — он не мог бы объяснить и сам. Как-то странно смешивались в одно мысли о тяжком грузе смерти невинных и какой-то все заливающий теплый свет.

Он начал копать яму рядом с могилой цирюльника. И этот старик молчальник тоже внезапно возник перед ним как живой. «Теперь, Бизонтен, ты уже начал жить среди мертвецов! Что это еще за выдумки для такого человека, накрепко привязанного к жизни!»

Может, это сказал старик цирюльник?

Когда могилка была готова, уже по-настоящему занялся день, но солнце еще не выкатилось из-за горизонта. Бизонтену стало жарко. И пить ему тоже хотелось. Он постоял с минуту, опустил маленький гробик в яму и пробормотал:

— Бедная девочка, похоже, что ты ушла от нас, чтобы очистить место другому.

Машинально он прочел «Отче наш», потом отправился домой, продолжая начатый над могилой разговор: