Бернар Клавель - Свет озера

— А что там Ортанс делает?

— Не надо ее трогать, — посоветовала Мари. — Вы же сами знаете, что она не желает показывать на людях свое горе.

— Возможно, что и так, — заметил Пьер, — но тут что-то другое. Хотелось бы мне знать, что это она задумала.

— Мне тоже это неведомо, — проворчал кузнец, — однако ничего доброго я не жду. Сколько уже лет знаю ее, еще малышкой знал, и, понятно, тревожусь. Этот Блондель ей совсем голову заморочил.

— Само собой, она вбила себе в голову, что будет продолжать дело Блонделя, — заметил Бизонтен. — Тут любой человек, а не ведун какой-нибудь и тот догадается.

— Продолжать его дело? Но кто же отправится на поиски детей? Не она же, в конце концов? — воскликнула Мари.

Все опустили глаза. Всех охватило на минуту смущение, и тут снова заговорил кузнец:

— Я ее так хорошо знаю, что ничуть этому не удивлюсь. Если никто другой этого не сделает, она наверняка задумала идти одна…

Старик устремил сначала на Пьера, а потом на Бизонтена настойчиво-вопросительный взгляд, и Бизонтен понял, что дядюшка Роша не решается довести свою мысль до конца. Так как все молчали, кузнец продолжал:

— С нее станется пойти одной… вместе с Барберой. А ведь она же барышня! Такой девушке устроили бы чисто королевскую свадьбу, так что пришлось бы каретнику заново все экипажи в городе покрасить.

Он оттолкнул от себя миску, хотя похлебку не доел, и обхватил голову руками. Опустив глаза, он пристально разглядывал начищенную до блеска столешницу.

— Господи, боже ты мой, — буркнул он, — теперь я уж совсем один останусь из нашего городка. Старый, всеми забытый пес…

Грудь его тяжко ходила, выдавая всю боль его души. После мгновенного колебания он, не глядя на собеседников, произнес:

— Будь я хоть лет на пятнадцать моложе, не пустил бы я ни за что ее одну… Сделал бы все, уговорил бы ее, чтобы здесь удержать. А если бы и это не удалось, пошел бы с ней вместе.

Снова нависло молчание, потом кузнец крикнул, в голосе его, так не похожем на обычный его голос, прозвучал гнев, а возможно, и с трудом сдерживаемые рыдания:

— Но тот-то, тот, он же вам всем сумел голову заморочить!.. У него они убили сынка, это понятно, ну а Ортанс здесь при чем! Да к тому же она женщина!.. Откуда он взялся и кто он такой, этот Блондель. Может, его нам сам дьявол послал!

Бизонтена так и подмывало крикнуть: «Вы же не видели его преображенным, останавливающим бурю, со светозарным, как солнце, ликом!» Но слова эти не шли с языка. Он смотрел на опустевшее за столом место Ортанс. Ему слышалось, как Блондель говорил об их Конте, как добавлял он, что предпочитает смерть разлуке с родимым краем.

А старик все твердил свое:

— Будь я на пятнадцать лет помоложе!

Бизонтен почувствовал на себе взгляд Мари, но невидимое присутствие Блонделя и та картина, что рисовал он себе — Ортанс одна уходит вместе с Барберой, — должно быть, пересилили этот взгляд, потому что против воли он проговорил:

— Конечно, надо сделать все, чтобы ее удержать, но, если уж она решит уйти, нельзя пускать ее одну.

— Ты прав, — подхватил Пьер. — Надо пойти вместе с ней.

Крик Клодии был сродни крику раненого зверя.

— Нет! Нет! — завопила она и, вскочив, как безумная бросилась к Пьеру, он едва успел повернуться на табуретке и подхватить ее, прежде чем она упала на колени.

— Нет, не хочу, чтобы ты уезжал… Не хочу, не хочу.

Она снова прижала обе руки к животу, и лицо ее исказила судорога боли.

Когда поднялся Бизонтен, Мари тоже поднялась и подошла к нему. Вытянув обе руки, она удержала его на расстоянии, чтобы он не смог прижать ее к себе, она хотела заглянуть в самую глубину его души, проникнуть в нее взглядом. Она сурово бросила ему в лицо:

— Если ты уйдешь, то, вернувшись сюда, уже не найдешь здесь никого! Ни меня, ни детей.

— Замолчи, — сказал Бизонтен. — Не пугайся зря…

Мари обернулась к кузнецу, упершемуся локтями в край стола и робко поднявшему на нее свои глаза в красных прожилках.

— А вы, — крикнула Мари, — если вам так уж не можется уйти — уходите! Но я не желаю их терять, понятно вам! Не желаю! Ни брата, ни мужа… Нет, нет, не желаю. И так у меня в жизни было столько горя…

Рыдания, идущие из самой ее души, заглушили эти слова. Бросившись на грудь Бизонтена, она уже не старалась сдерживаться. Горе и страх за него пересилили гнев.

Все так же не шевелясь, кузнец пролепетал слабым, жалким голосом:

— Да я и не хотел вовсе, чтобы они уходили. Я же сказал: это мне надо бы, потому что мне нечего терять. Но им-то есть о ком заботиться… Когда на руках ребятишки, нельзя идти на такой риск, это уж само собой… Ты, Мари, меня отчехвостила, но, поверь, зря… Я просто так говорил.