Бернар Клавель - Свет озера

На мула были навьючены две огромные корзины, и их откидные крышки были обиты изнутри парусиной. Но и это не слишком помогало, дождь проник внутрь, и ребятишки насквозь промокли в своих лохмотьях. Как только их взяли на руки, все разом захныкали, а одного младенца Ортанс поднесла к дверям, поближе к дневному, хотя и серенькому свету.

— Скончался, — проговорила она.

Барбера подошел к ней.

— Это девочка, — пояснил он. — Кашляла — видно, все нутро себе надорвала.

Ортанс положила маленькое тельце на соломенный тюфяк, и все осенили себя крестным знамением.

Контрабандисту, казалось, не по себе. По его мясистому лицу струилась вода. Пряди волос прилипли ко лбу и щекам, густо заросшим бородой. Он качнул головой и, печально оглянувшись, проговорил:

— Это уже третий. Двоих я похоронил по пути. Сколько раз я к вам сюда ни езжу, обязательно приходится могилки копать.

Женщины ввели контрабандиста в большую комнату, а Бизонтен тем временем распряг мула, обтер его пучком соломы, поставил в стойло и кинул ему две охапки сена. Мул Барберы, обычно чересчур резвый и упрямый, так что Бизонтен даже чуточку побаивался его, от усталости не сразу принялся за еду.

Вернувшись в дом, Бизонтен подошел к столу, где женщины перепеленывали младенцев.

— Эти хоть и худенькие, — заметила Мари, — но ничего, довольно крепкие.

Она успела повесить на треногу котелок, и вода для похлебки уже закипала. Бизонтен подкинул в огонь дров. Усевшись на чурбак, Барбера протянул к огню босые ноги, кожа на них была фиолетового оттенка и неестественно блестела.

— Я-то привык к холодам, — проворчал он, — да обувка моя совсем расползлась, чуть что не босиком шел по этакой слякоти.

Бизонтен искоса поглядывал на Ортанс. Казалось, она делает все, что положено ей делать, и движения ее точные и одновременно ласковые, как и обычно, но каждую минуту она обращала взгляд на затылок сидящего к ней спиной контрабандиста. Когда ребятишек обтерли, обсушили, они умолкли. Правда, один из младенцев все еще пищал, но Мари взяла его на руки и, прохаживаясь по комнате взад и вперед, убаюкивала, что-то тихонько ему напевая. Наконец Ортанс подошла к очагу и спросила:

— А Блондель? Где же он?

Контрабандист хотел было ответить, но из спальни вышла Клодия, она, очевидно, только что проснулась. Свой округлившийся живот она поддерживала обеими руками, как бы опасаясь за его целость.

— А когда сроки? — спросил Барбера.

— Скоро, — ответил Бизонтен, — в конце нынешнего месяца.

Контрабандист покачал головой, но Бизонтену почудилось, будто он даже и не дослушал ответа. И в столь явном отсутствии внимания со стороны этого человека, живущего лишь настоящей минутой, было что-то тревожное.

Клодия присела у очага на табурет, здесь она просиживала почти целые дни с тех пор, как Мари посоветовала ей поменьше ходить.

Снова воцарилось молчание, потом Ортанс, не сдержав волнения, повторила свой вопрос:

— Где же Блондель?

Широкие плечи контрабандиста поднялись, словно бы он желал сбросить наземь непомерную тяжесть. Огромными ладонями он начал растирать свои волосатые ноги, чтобы разогнать кровь. Тянулось молчание, бесконечно долгое молчание, видно было, что Барбера ищет и не находит нужных слов. Потом, сплюнув в огонь, он выпалил одним духом:

— Около Муарана это было. Дела шли не очень хорошо… Попросту говоря, совсем даже плохо. Снова пошла зараза, никто не знал, чума это или нет, но на всякий случай заболевших отправляли в пещеру Жаржиляр… В окрестных селениях прятались люди из Лакюзона и Лаплака, которые бежали из родных мест в долины. Война — она над всем верх берет. Так вот, надо было ребятишек спасать. И Блондель часто туда к ним отправлялся… Младенцев-то в Муаране оставляли. Всегда он находил людей, чтобы те за малышами присматривали.

Он замолк, взгляд его, напоминавший взгляд затравленного зверя, обежал всех присутствующих, и он снова опустил глаза вниз, на иззябшие свои ноги, которые по-прежнему мял и тер ладонями. Потом мрачно и так, словно он желал бы, чтобы никто не понял его слов, слитых в одну неясную фразу, он буркнул:

— Так вот, Блондель и пошел в низину детей искать… Он туда не пойдет больше… Он свои счеты кончил.

Снова наступила тишина. Никто не посмел шевельнуться. Даже Мари, чтобы снять уже закипевший котелок с огня. От лица Ортанс разом отхлынула вся кровь, однако ресницы ее не дрогнули. Она сидела выпрямившись, застыв, как застывал в такие минуты Блондель.