Мулк Ананд - Два листка и почка

Он всегда умеет вывернуться! И как он говорит! Он становится высокомерным, презрительным и насмешливым — настоящий демон! В его небольшом лице нет ни одной правильной черты, оно просто некрасиво, но стоит ему открыть рот и заговорить о том, что его интересует, как он преображается. Глаза искрятся чувством, умный лоб собирается в складки, по щекам разливается бледность, а подбородок упрямо выдвигается вперед. Какой страстный огонь горит в нем, томя и испепеляя ее душу! Ее любовь к нему зажглась от искры этого огня. Он по-женски чуток — наверно, поэтому она и полюбила его. В порывах страсти он почему-то напоминал ей тигра, в его ласках была такая вкрадчивая нежность. Он не внушал ей ужаса, как все другие мужчины, такие огромные, такие неотесанные. Он говорил, что у нее пониженные половые рефлексы. Она не понимала, что это значит.

Во всяком случае это не отражается на ее чувстве к нему. Ему не на что жаловаться. Она отдалась ему без колебаний и их взаимная любовь так прекрасна; других мужчин до него она не знала. При одном воспоминании ее охватило такое чувство, как будто ее тело лежало на мягком, ласкающем шелку. Он всегда будил в ней ответную страсть, которая наполняла всю ее сладкой болью; и теперь она вся горела от воспоминаний, которые возбуждали и изумляли ее.

Как это у них хорошо получается, думала она, и никто решительно не знает. И ее родители ничего не подозревают, хотя и говорят, что не стоит с ним связываться. Но она ни за что с ним не расстанется. До тех пор, пока он и она не перестанут быть самими собою, их ничто не разлучит. Но где же он, в самом деле? Куда он запропастился? Конечно, было глупо явиться без предупреждения! Она его дожидается уже целую вечность.

Проанализировав свои мысли, она как-то вдруг отрезвела и с испугом подумала, до чего она еще наивна! Все ее чувства напряглись, как натянутые струны, словно ждали его прикосновения, которое должно было их успокоить. Мысль о нем звучала в ее душе, как неясная мелодия, которая лилась и не прерывалась. Она приподнялась на локте; недовольство собой боролось в ней с окружающим безмолвием, склонявшим к покою и безмятежности. Она как будто уже примирилась со всем, что неизбежно вставало между ними и в ней самой, и в окружающем их мире. Голова ее грустно опустилась; она решила оставить ему записку и уйти, боясь, как бы мать не начала беспокоиться.

Барбара встала с дивана, подошла к столу и начала искать чистый листок бумаги среди кипы, исписанной его неразборчивым почерком. «Опять какие-нибудь скучные писания, — подумала она с полупрезрительной улыбкой. — Наверно, это книга, которую он все пишет». Она взяла одну страницу и начала читать.

«В чем кроется действительная причина бедствий всего многомиллионного населения Индии, страдающего от недоедания, глазных болезней и паразитов? В том ли, что по воле судьбы они родились и живут в тропиках, где природа представляет собою настоящий рассадник всевозможных болезней, с которыми люди не в силах бороться? Вначале мне казалось, что это действительно так, что своенравная судьба как будто сговорилась здесь с климатом, чтобы стереть всех с лица земли. Мне представлялось, что я присутствую при разрушении остатков отжившей свой век цивилизации. Но потом я вспомнил, что никуда не годная система образования делает из нас, специалистов, людей с очень узким умственным кругозором, в результате чего мы поддаемся влиянию фраз и лозунгов, которые было бы стыдно приписать даже полковнику Блимпу. А врачи, «за немногими печальными исключениями» веселые, общительные, мужественные люди, питают пристрастие к пиву и глубоко убеждены в исцеляющей силе «прекрасной операции». Лишь очень немногие среди них наделены тем сознательно-творческим воображением, терпением и проницательностью, без которых нельзя приниматься за строительство упорядоченного мирового общества. С другой стороны, все они привыкают к отвлеченным обобщениям и поскольку не видят ничего дальше своего носа и ведут кабинетный образ жизни, то теряют связь с другими людьми, замыкаются в своих взглядах и проявляют мало сочувствия в обращении с человеческими существами. И я пребывал бы в таком же состоянии, если бы не попал в Индию и не столкнулся с трагедией неприкрашенной действительности. Странно подумать, что сотни врачей, работавших в Медицинской службе Индии, не поняли этой трагедии, за исключением, может быть, Росса. Нет никакой необходимости читать Маркса, чтобы разобраться в том, что здесь происходит, — как же это никому из них не пришло в голову? Темнокожие кули расчищают леса, засевают поля, гнут спину, собирая урожай, а жадные до денег, бездушные управляющие и директоры, которые их эксплуатируют, озабочены исключительно своими жалованьем и дивидендами и заняты укреплением своих монополий. Вот почему Индии нужна революция. С одной стороны — многомиллионные массы людей, скованных бесчисленными цепями; на них лежит печать горя, непосильной работы, обреченности; с другой стороны — бессердечные богачи, коснеющие в своем самодовольстве и самоуверенности, никогда не задумывающиеся над тем, что представляет собой их идеал славы, власти и богатства…»