Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

— Мой господин хочет, чтобы я сказал вам, — перевёл писец, обращаясь к Ибхи-Ададу, — что ему доставит радость вкусить вино и воспользоваться гостеприимством вашего дома.

— Я начинаю понимать! — возбуждённо шептал Тот на ухо Калбе. — Ну-ка давай сползём на несколько ступенек по лестнице. Мне нужно быть поближе.

Двое мальчиков спустились до половины лестницы и устроились там, стараясь быть незаметными. Они могли бы дотянуться до плеч, отливающих медью, и блестящих париков. Взгляд Тота метался от одной фигуры к другой; он напряг слух, стараясь разобрать отдельные слова в негромких разговорах. Его обоняние ощутило веяние аромата, лёгкого и свежего, дразняще знакомого, который он не мог назвать.

К нему стали возвращаться всё новые и новые слова. В одной фразе ему внезапно оказывалось понятным одно слово, в другой — два, он ощущал их звучание в горле и шёпотом повторял про себя. Он услышал, как один из египтян сказал другому: «Кислая дрянь», — и с негодованием понял, что они оскорбляли их вино. «А неужели ваше собственное такое уж замечательное, господин гордец?» — со внезапной воинственностью подумал он. Он вызывающе оглядывался и с подозрением вслушивался во все разговоры, пытаясь наблюдать 5а всеми одновременно и следить за направлением каждого взгляда. Все они делали иронические замечания насчёт вина Ибхи-Адада и, возможно, насчёт его дома и одежды... о, неужели и о любимой, взволнованной Нанаи, которая, бледная и возбуждённая, наполняла их чаши? Они не понимали, кто она такая... Проклятые чужеземцы! Их манеры куда хуже их драгоценностей! Ну и пусть они убираются прочь из Вавилона подальше, в свою страну!

Встревоженный Тот одёрнул себя. Это была и его страна, вернее, когда-то была Да, когда-то была. Но с тех пор он стал другим, и их страна перестала быть его страной, они превратились для него в иноземцев. Они глумились над его семьёй и его домом, и он внезапно возненавидел их. Он хотел бы, чтобы они никогда не приходили.

Ничего не видя перед собой, он повернулся к Калбе.

— Давай вернёмся наверх.

— Зачем, не надо, я хочу послушать... Тссс! Теперь уже поздно.

Он был прав. Вино уже было преподнесено всем гостям, негр устами писца начал говорить с Ибхи-Ададом, и все во дворе притихли. С отвратительным лицемерием, как казалось Тоту, Ибхи-Адада благодарили за гостеприимство, превосходное вино, любезное приветствие и просили принять несколько даров в знак признательности от князя Нехси и Великого Гора, после чего Нехси умоляет почтеннейшего гончара позволить задать ему один-два вопроса...

Переводчик ещё говорил, а носильщики поспешно вышли вперёд и распахнули перед Ибхи-Ададом дверцу замечательной шкатулки. Вавилоняне с разинутыми от восторга ртами уставились внутрь, а египтяне, сощурив глаза от удовольствия при виде произведённого впечатления, наблюдали за ними. В шкатулке были три изящные алебастровые вазы, золотая чаша, широкий золотой воротник, украшенный сердоликами, шесть сосудов с сильно пахнущей мазью и штука полотна, настолько тонкого, что сквозь него можно было увидеть свою руку.

— Клянусь ногтями Великого Энлиля! — сдавленным шёпотом заметил Калба. — Они принесли твоему отцу богатство!

Тот продолжал вызывающе молчать. Он толк смотрел на дары, не в состоянии справиться с любопытством. Конечно, никто никогда ещё не видел таких вещей, кроме этих надменных и снисходительных богачей. Всё равно он ненавидел их; само богатство их даров было тайным глумлением, настолько оно затмило всё достояние Ибхи-Адада и его дом; эти дары наверняка нужны были для того, чтобы унизить его и вызвать почтение к пришельцам.

Так и получилось. Тот видел, что в глазах Ибхи-Адада, когда он поднял их к лицу негра, появилось выражение слуги.

— И что это за вопросы? — почти неслышно спросил гончар.

Негр помолчал, глядя на него, а затем сказал через переводчика:

— Несколько лет назад вам привели мальчика, которого вы усыновили. Находится ли он всё ещё при вас?

— Да, — ответил Ибхи-Адад ещё тише.

— Я прошу вас позвать его.

Ибхи-Адад смущённо оглядел двор, балкон и обнаружил двоих мальчиков на лестнице. Все головы повернулись вслед его взгляду; Тот, прижавшийся к Калбе на узкой ступеньке, внезапно заметил, что на него устремились пронзительные, как стрелы, взгляды дюжины пар окрашенных глаз.

— Иди сюда, Тот, — негромко приказал гончар.

Тот почувствовал, что у него перехватило горло; он не мог пошевелиться. Но всё же заставил колени выпрямиться и нащупал ступеньку перед собой.