Элоиз Мак-Гроу - Дочь солнца. Хатшепсут

Двор начал заполняться людьми. Сначала вошёл высокий негр, затем один за другим — люди в широких золотых воротниках и сверкающих браслетах. За ними внесли замечательную шкатулку. Тот забыл об осторожности и перегнулся через перила балкона. Какими странными казались здесь эти безбородые! Словно толпа мальчишек, если не видеть изборождённых морщинами лбов, дряблых ног. Их окрашенные глаза сияли, словно эмалевые; входя во двор, они с любопытством оглядывали окружающее, хотя их головы оставались высокомерно неподвижными. Какими же чёрными были их волосы! Каждая сверкающая на солнце голова была черна как эбеновое дерево... Или они носили парики? Ну да, конечно! Он видел теперь отдельные пряди, сшитые, расчёсанные на пробор, коротко подстриженные над бровями и закрывающие всю шею... должно быть, ходить в них было жарко! Нужно было признать, что они делали людей красивыми и изящными, очень непохожими на вавилонян с их пышными бородами и волосами, закрывающими плечи, чьи отделанные пышной бахромой яркие одежды казались немного безвкусными рядом со строгими белыми одеяниями приезжих.

— Как ты думаешь, кто вот этот? — прошептал Калба, когда человек, несущий небольшую доску странного вида, вышел вперёд и встал рядом с негром.

Тот молча потряс головой. Он смотрел, как новоприбывший, скрестив ноги, уселся на пол, стремительным движением снял крышки с двух сосудов для краски, прикреплённых к доске, вынул из-за уха тростинку, развернул свиток тонкой кожи, и внезапно понял.

— Калба, это писец!

— Ты что, не может быть! Где его глина?

— Они не пользуются глиной, а пишут по-другому, они рисуют такие маленькие картинки...

— Тссс! Тише, мальчики! — прошипела Нанаи.

Они и так замолчали бы, без её предупреждения, так как поняли, что все, кто должен был войти в дом, уже вошли. Тот с разочарованием увидел, что и воины, и осел остались дожидаться на улице, но сразу же забыл о них, поскольку огромный негр подошёл к Ибхи-Ададу, склонил свой блестящий парик в полном достоинства поклоне и произнёс первые слова на резком и гортанном языке.

Звуки отдались в ушах Тота, как слова давным-давно позабытой песни — пока ещё путающиеся и странные, но вызывающие отклик в каком-то далёком, давно не посещавшемся полутёмном углу памяти. Слёзы заполнили его глаза; он почувствовал, что задрожал от того же ощущения, какое посетило его при первом взгляде на лицо негра.

— Я не понимаю вас, господин, — сказал Ибхи-Адад дрожащим от волнения голосом, хотя его лицо было, как всегда, неподвижным и спокойным. — Но я полагаю, что вы окажете мне честь, приняв угощение. Нанаи, принеси, быстро.

Очевидно, гончар пытался схватиться за любую знакомую нить, которая помогла бы ему пройти через лабиринты незнакомой ситуации. В чём бы эти иноземцы ни нуждались, он обязан был попытаться понять их и, конечно, не мог ошибиться, предложив им вина.

«Бедный отец!» — подумал мальчик, внезапно почувствовав, как душу заполнила такая сильная и горячая преданность, что египтяне показались ему чуть ли не врагами.

Было видно, что они подготовились к встрече. Пока Нанаи торопливо спускалась по лестнице на зов мужа, писец снова засунул свою тростинку за ухо, встал и поклонился Ибхи-Ададу.

— Я буду переводчиком для вас, — сказал он по-вавилонски с сильным акцентом. — Ваши гости прибыли из Города Бога в земле Египта, они являются послами Великого Гора, который с высокого трона правит Обеими Землями, да будет он всегда жив, здоров и могуч. А сей человек, для которого я буду говорить, как уста, знающие ваш язык, — он поклонился негру, — вельможа, урождённый князь [108] Князь — использование титула «князь» традиционно для русской египтологии. , хранитель царской печати, единственный собеседник, возлюбленный Гором, правитель дворца, визирь и первый министр царя, почтеннейший Нехси, который говорит с вами, да процветает ваш дом.

Воцарилась полная тишина. Писец вновь уселся, скрестив ноги. Несколько секунд никто не шевелился. Затем к Нанаи, замершей на лестнице от потрясения, вызванного пугающим перечнем титулов чёрного человека, вернулась способность двигаться, и она поспешила вниз. Ибхи-Адад сглотнул, удостоверился, что голос вернулся к нему, и пробормотал:

— Это честь для моего дома.

Калба и Тот одновременно повернулись и посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами.

— Ты знал этого великого вельможу? — недоверчиво прошептал Калба.

— Должно быть, я ошибся, — выдохнул Тот. Он опять наклонился и уставился на макушку египтянина — единственное, что ему было хорошо видно. «Нехси, Нехси, — повторил он про себя. — Это его имя? Или это просто означает «негр»?» В этот момент он вздрогнул, поняв, что знал значение египетского слова. Он стал вслушиваться в слова Нехси и понял общий смысл его речи — что-то насчёт радости, вина и дома — ещё до того, как успел заговорить переводчик...